Джеффри Дивер - Холодная луна

Порой даже самые идеальные часы почему-то не работают.

Оторопь берет, когда подумаешь о том, насколько же хрупки эти механизмы. Пятьсот, а то и тысяча мельчайших движущихся деталей, почти микроскопические винтики, пружинки и камни, и все на своем месте. Десятки разнообразных частей, движущихся по-разному, но с удивительной согласованностью… Опасность поломки существует всегда, и причины ее бесчисленны. Иногда виною всему просчет часовщика, иногда в механизм попадает бракованный кусочек металла, иногда владелец пережимает пружину при заводе. Порой просто роняет часы. Бывают случаи, когда внутрь попадает влага.

Нужно принимать во внимание и те случаи, когда часы идеально идут в одном месте и отказывают в другом. Даже прославленные «Ролекс ойстер перпетуал», революционная для своего времени высококлассная и дорогая модель — наручные часы для ныряльщиков, — не способны противостоять высокому давлению под большой толщей воды.

И вот теперь, сидя в машине, на которой он приехал из Сан-Диего (не оставляешь никаких следов, если за бензин расплачиваешься наличными и избегаешь платных шоссе), Чарлз Веспасиан Хейл размышлял над тем, что же не сработало в его плане.

Он пришел к выводу, что главной причиной была полиция, а точнее, Линкольн Райм. Хейл сделал все, чтобы предвидеть их шаги. Но в последний момент им все-таки удалось опередить его. Райм совершил то, чего так опасался Хейл, — проанализировав функцию нескольких, на первый взгляд незначительных рычажков и шестеренок, он составил совершенно верное представление о структуре и функции всего механизма Хейла в целом.

Впрочем, у Хейла будет много времени, чтобы поразмыслить над своими ошибками и над тем, как избежать их впредь. Сейчас он намеревался немедленно отправиться в Калифорнию. Он взглянул на свою физиономию в зеркале заднего обзора. Волосам вновь вернулся их естественный цвет, он удалил голубые контактные линзы, но коллаген, благодаря которому утолщался нос, щеки делались пухлыми и появлялся двойной подбородок, еще частично оставался под кожей.

Пройдет несколько месяцев, прежде чем он сможет сбросить те сорок фунтов, которые набрал ради выполнения задания, и снова стать самим собой в полном смысле слова. Хейл чувствовал себя отяжелевшим и вялым после нескольких недель, проведенных в Нью-Йорке. Ему необходимо было вернуться в родные просторы, к любимым горам.

Да, он проиграл. Но, как Хейл часто говорил Винсенту Рейнольдсу, для великого плана Вселенной это не имеет принципиального значения. Его совершенно не расстроил и не испугал арест Шарлотты Аллертон. Аллертонам ничего не было известно о том, кем он на самом деле является (они полагали, что его зовут Дунканом), а первоначальные контакты с ними проходили через посредство в высшей степени осторожных людей, услугами которых он пользовался для поиска заказов.

Более того, теперь он понял, что в его провале был и положительный аспект. Хейл узнал нечто такое, что преобразило его жизнь. Он создал маску Часовщика просто потому, что данный персонаж в его представлении должен был производить жутковатое впечатление и привлечь внимание публики и полиции, соответствующим образом настроенной на подобные типы бесчисленными детективными телесериалами.

Но чем больше он входил в роль, тем больше чувствовал, что в этом персонаже обнаружил самое точное воплощение своего истинного «я». Исполнение роли Часовщика стало для Хейла чем-то вроде процесса самореализации. Он увлекся часами, всякого рода старинными хронометрами и самой концепцией времени. (К тому же у него возник совершенно искренний интерес к Дельфийскому механизму. Вообще-то когда-нибудь в будущем можно будет на самом деле заняться его похищением.)

Часовщик…

Чарлз Хейл сам ведь был не более чем большими и очень сложными часами. Ими можно пользоваться, как известно, с разными, порой прямо противоположными целями. Радостными, как, например, измерять продолжительность родовых схваток при рождении ребенка. Или страшными — при планировании времени налета с целью уничтожения женщин и детей.

Время превыше нравственности.

Хейл опустил глаза на то, что лежало на сиденье рядом с ним, — золотой карманный брегет. Рукой в перчатке он поднял его, медленно завел — всегда лучше недокрутить, чем перекрутить — и осторожно опустил между двумя кусками специальной прокладки в большой белый конверт. Затем запечатал конверт и повернул ключ зажигания.