Ной Чарни - Двойная рокировка

Разве его профессия, его феноменальный рейтинг успеха не являются поводом для восхищения? Но на работе его всегда задвигали, полагали слишком несимпатичным и необразованным, чтобы делать карьеру. Коллеги избегали его общества, считая занудой, что заставляло Гарри страдать и еще больше замыкаться в себе подобно змее, кусающей свой хвост. Способностями Уикендена восхищались, но самого его не любили. Он частенько проходил мимо паба «Красный лев», вдыхая запах эля и прислушиваясь к взрывам смеха, доносящимся изнутри, но его туда никогда не приглашали.

Как давно это началось? Гарри не мог припомнить времени, когда бы не чувствовал этой давящей атмосферы, этого повседневного кошмара и вечного уныния, отравляющего ему жизнь. Ведь так было не всегда. Но с тех пор как его маленький сын…

Подошел его автобус. Гарри, как обычно, миновав кондуктора, взобрался на второй этаж и прошел по салону вперед.

Его любимое место было занято. На нем сидела толстая старая тетка в пальто с меховым воротником. Рядом горой возвышались сумки с продуктами. Гарри сел за ней.

Автобус пустился в путь. Инспектор сидел боком, положив ногу на сиденье. Его нижняя губа обиженно вытянулась, но он старался не выдавать своих чувств. Чего он добился в этой жизни? Что у него есть, кроме работы? От этих мыслей глаза его увлажнились и он начал усиленно моргать, чтобы сдержать слезы. Его слепил солнечный свет, лившийся через переднее стекло автобуса, своего рода белое на белом, символ абсолютной пустоты. Единственной преградой на его пути была толстая старуха, и Гарри пригнул голову, прячась в ее тени.

Вытерев слезящиеся глаза, он сунул руку в карман плаща, где обнаружил носовой платок и что-то еще. Пальцы нащупали небольшую пластиковую баночку, в которой что-то пересыпалось. Гарри на минуту застыл, склонив голову на спинку переднего сиденья. Потом сжал баночку в руке и вытащил из кармана.

В прозрачном оранжевом пластике, прикрытом белой крышкой, похожей на матросскую бескозырку, перекатывались пилюли. Интересно, сколько их там? И что будет, если выпить все разом?

Гарри открутил крышку и высыпал содержимое баночки в ладонь. Овальные желто-зеленые пилюли, казалось, весело улыбались ему. Он покатал их пальцем по ладони.

Автобус подошел к остановке, и переднее место освободилось. Гарри остался беззащитным перед напором солнечного света, и тот залил его с головой. Инспектор болезненно сощурился, опустил глаза на пилюли и тяжело задышал. Взяв одну из них, он подержал ее в пальцах, потом сунул в рот и проглотил. Посмотрев на оставшиеся таблетки, такие невесомые в его ладони, сулящие райское блаженство и избавление от всех невзгод, он высыпал их обратно в баночку, закрутил крышку и спрятал в карман. Выпрямившись, Гарри широко открыл глаза и стал смотреть в окно. Переднее место освободилось, но Уикенден не стал туда пересаживаться. Оказывается, второй ряд ничем не хуже.

Доехав до своей остановки, Гарри вышел из задумчивости, а потом и из автобуса. Улица, ведущая к его дому, сверкала чистотой. Он прошел мимо итальянского ресторана, кофейной лавки, паба «Кучер и лошади», цветочного лотка, прачечной-автомата…

Потом остановился. Плечи его расправились, грудь выступила вперед. Повернув назад, инспектор остановился около цветочного лотка.

— Простите, мисс. Могу я купить одну белую гвоздику?

— Конечно, сэр, — улыбнулась девушка. — Вот пожалуйста.

— Благодарю вас.

Гарри взял цветок двумя пальцами и потянулся к заднему карману брюк.

— Не надо, — сказала прекрасная цветочница.

— Спасибо, — чуть улыбнувшись, поблагодарил Гарри и отправился домой к своей любимой жене.

Когда на следующее утро лорд Хакнесс открыл глаза, по окну стекали струи дождя, рисуя на стекле смешные рожицы. Он посмотрел на темный деревянный потолок спальни своего фамильного замка и повернулся на бок. За запотевшими окнами наступал ненастный день.

Рядом, повернувшись к нему спиной, лежала Элизабет ван дер Меер, разворотом широких плеч напоминая бабочку. Спина ее чуть заметно вздымалась от спокойного дыхания. Перевернувшись на другой бок, она положила руку на голую грудь Хакнесса и тесно прижалась к его колючей небритой шее.

— Доброе утро, — выдохнула Элизабет.

— Доброе утро, дорогая.

— Уже пора вставать?

— Сегодня воскресенье. Можешь спать сколько захочешь.

— Сколько захочу?

Подняв голову, она звучно поцеловала его в щеку, не имея сил добраться до губ, и вновь уронила голову на подушку.