Аллан Фолсом - Изгнанник

В полночь на электронную почту Форда пришло послание от его давнего знакомого, Хайрама Отта. Слышал ли он когда-нибудь о Николасе Мартене? Нет? Ну конечно! Людей, которые о нем слышали, можно пересчитать по пальцам. А также тех, кто помнит Неда Мартена, поскольку именно так называл себя он сам.

Незаконнорожденный сын вдовы из Вермонта, Николас Мартен в четырнадцать лет сбежал из дома вместе с бродячей группой рок-музыкантов, стал у них ударником, и с тех пор в родных краях о нем не было ни слуху ни духу. Через двенадцать лет Мартен узнал, что у него рак поджелудочной железы и жить ему осталось считанные недели. Вернувшись домой, в Коулс-Корнер, чтобы перед смертью повидаться с матерью, он узнал, что она умерла.

Одинокий и сломленный, он обратился к единственному человеку, которого знал в Коулс-Корнере, — другу его матери и убежденному холостяку Хайраму Отту. Тот приютил молодого человека у себя и стал искать какой-нибудь хоспис, в котором парень мог бы провести остаток жизни под присмотром врачей и медицинского персонала. Однако этого не потребовалось. Николас умер в гостиной Отта спустя два дня.

Исполняя, помимо всего прочего, функции окружного архивариуса, Отт выписал свидетельство о смерти и похоронил Мартена рядом с его матерью. Но по каким-то причинам он не успел внести этот документ в официальный реестр записи актов гражданского состояния, и бумага пролежала в ящике его письменного стола целый месяц, пока не пришел «журналистский запрос» от Дэна Форда.

В ответ на сообщение Отта Форд позвонил и рассказал ему всю — или почти всю — правду: у него есть очень близкий друг, которому грозит смертельная опасность и который поэтому нуждается в новых документах. В заключение Форд спросил, сможет ли Отт помочь ему в этом деле. Любой другой на месте провинциального журналиста ответил бы категоричным «нет», но не таков был Хайрам Отт. Во-первых, по своей натуре он был озорным, непокорным по отношению к властям и склонным к авантюрам бунтарем. Во-вторых, очень немногие в Коулс-Корнере помнили о том, что двадцать шесть лет назад Эдна Мэйфилд родила мальчика от какого-то дальнобойщика, и еще меньше людей знали, что Нед Мартен вернулся домой и умер, и только один Хай Отт знал о том, что свидетельство о смерти так и не было официально зарегистрировано. В-третьих, перед самой кончиной он сказал Отту, что стыдится своей бессмысленной жизни: «Жаль, что я никому так и не пригодился и не принес никакой пользы».

Это предсмертное признание и стало последней каплей, которая заставила Хайрама Отта принять окончательное решение. Когда-то Дэн Форд вытащил его из весьма двусмысленной и потенциально опасной для жизни ситуации, в которой тот оказался, завязав отношения с любовницей очень знаменитого, мускулистого и агрессивного футболиста. Такие долги принято отдавать, и сейчас, ведя Джона по весеннему полю к могиле Николаса Мартена на маленьком фамильном кладбище, Хайрам отдавал этот долг.

Что касается Бэррона, то он приехал сюда, желая лично поблагодарить Хайрама Отта, побольше узнать о человеке, в которого ему предстояло превратиться, увидеть места, где тот провел детство, посмотреть на город и окрестности, которым отныне предстояло стать его «родиной». Если ему станут задавать вопросы о родных местах, он должен отвечать уверенно и точно.

Джон пытался ничем не выдать владевших им чувств, но он не сомневался: Хайрам Отт видит его насквозь. Толстяк журналист крепко обнял его за плечи, а потом отступил назад и произнес:

— Об этом будем знать только вы, я, Дэн Форд и Господь Бог, а больше — никто. И… Николас тоже был бы рад. Так что не переживайте и не изводите себя. Считайте это подарком.

Бэррон стоял, не зная, что делать, но затем все же улыбнулся.

— Хорошо. Ладно.

— В таком случае, — улыбка Отта стала широкой, как река, и он протянул Джону руку, — позвольте мне стать первым человеком, кто назовет вас новым именем Николас Мартен.

1.15

Николас Мартен снова перекатился на кровати, оказавшись лицом к входной двери. Она была закрыта и заперта на цепочку. Может, бармен ничего и не предпринял. Может, Джин Вермеер и не расспрашивал бармена о нем.

1.30

Лондон за окном гостиничного номера наконец затих.

Йорк-хаус, клиника «Бэлмор», следующий день, вторник, 2 апреля, 11.30

Мартен шел по вестибюлю клиники, проталкиваясь через множество толпившихся в нем людей. Там были и врачи, и обслуживающий персонал, и родственники, пришедшие, как и он сам, навестить своих близких. Еще с десяток шагов, и он оказался в полупустом коридоре, в конце которого находился выход на улицу. Последние два часа он провел с Ребеккой, а потом поговорил с доктором Максвелл-Скот, рассказавшей ему о том, как быстро и успешно происходит акклиматизация его сестры. Ее состояние настолько улучшилось, что с завтрашнего дня она начинает посещать сеансы групповой терапии.