Деон Мейер - Остаться в живых

— В нескольких словах, теория заключается в следующем: крошечное изменение в маленькой местной системе способно нарушить равновесие в другой, гораздо большей системе, отдаленной от первой. Это математическая модель; ее воспроизводят на компьютере.

— Не понимаю.

Ван Герден оперся ладонью на столешницу:

— Вам придется нелегко. Сначала нужно разобраться в том, кто он такой. Какова его сущность. Многих людей — собственно говоря, большинство — можно назвать пассивной массой, тростником, колышущимся под ветром. Они безропотно воспринимают любые перемены. Разумеется, они стонут, жалуются и угрожают, но в конечном счете приспосабливаются и плывут по течению. Тобела принадлежит к другой группе, к меньшинству. Он деятель, он, если хотите, активатор, катализатор. Когда апартеид угрожал уничтожить его генофонд, он предпочел изменить среду, окружающие обстоятельства. Очевидная невозможность задачи его не остановила. Вы следите за ходом моей мысли?

— Вроде бы да.

— Сейчас, в данный момент, он подавляет свои естественные реакции и порывы. Он полагает, что может стать «колышущимся тростником». И пока равновесие его внутренней системы не нарушено, ему все удается. До сих пор все было легко. У него была работа, Мириам и Пакамиле. Безопасная замкнутая система. Ему хочется, чтобы и дальше все шло точно так же. Но трудность в том, что жизнь такой никогда не бывает. Реальный мир не находится в равновесии. Согласно теории хаоса, небольшие изменения в окружающей среде в конечном счете ведут к непредсказуемым последствиям.

Перед тем как вернуться в здание, Винсент Радебе посмотрел вниз. Тогда-то он и увидел беглянку. Она висела на руках, болталась между небом и землей. Их глаза встретились; ее глаза были полны страха. Она раскачивалась, как маятник, над площадкой седьмого этажа.

— Мириам! — закричал он, нагибаясь. Он хотел схватить ее за руки, вытащить наверх. Хотел спасти ее.

— А что потом? — спросила Аллисон. — Допустим, что-то случится и он вернется к своей сути?

— Тогда все выйдет из-под контроля, — задумчиво проговорил доктор Затопек ван Герден.

Она среагировала механически: разжала онемевшие пальцы.

Она не упала на площадку седьмого этажа. Пролетела мимо. Молча.

Винсент Радебе застыл на месте; он видел, как корчится ее тело, медленно летящее к земле. Ему показалось, что он услышал негромкий удар, когда она упала на грязную землю.

Он крикнул один раз на своем родном языке, в отчаянии обращаясь к небу.

Тобела Мпайипели почти полностью слился с окружающим миром. На черном небе светила огромная, красивая луна. Она освещала бескрайние саванны Свободного государства, высокие травы. То и дело в лучи фар попадали заросли акаций. Тобела чувствовал мотоцикл, чувствовал собственное тело и чувствовал свое место на родном континенте. А еще он видел себя словно со стороны и ощущал, как в нем полноводной рекой пульсирует жизнь; поток захватил его, и он понял, что навсегда запомнит этот миг, сохранит его в памяти, потому что счастье мимолетно и преходяще. Нечасто удается испытать такое полное и совершенное единение со Вселенной.

Пока Янина Менц возвращалась на работу, ей дважды звонили по сотовому. Сначала директор.

— Янина, знаю, вы наслаждаетесь давно заслуженным отдыхом, но у меня для вас есть кое-какие интересные новости. Не по телефону.

— Сэр, я уже возвращаюсь.

Оба понимали, насколько ненадежна связь по мобильному.

— У меня тоже есть что вам рассказать.

— Вот как?

— Я зайду к вам, как только приеду.

— Хорошо, Янина, — сказал директор.

— Буду на работе через десять минут.

Не прошло и трех минут, как позвонил Квинн.

— Мэм, вы нам нужны.

Сначала она не уловила подавленности в его голосе.

— Знаю, Рудеван, я уже еду.

— У нас чрезвычайное происшествие, — сказал он, и Янина насторожилась. Беспокойство и дурные предчувствия овладели ею.

— Еду. Кстати, директор тоже вызывает меня.

— Мы вас ждем, — отозвался Квинн.

Она нажала кнопку отбоя.

Дети, работа. Вечный стресс. Все что-то от нее требуют, и ей приходится отдавать. Так было всегда. С тех пор, как она себя помнит. Все что-то требуют от нее. Родители. Муж. А потом положение матери-одиночки. И все больше давления, больше людей, которые твердят: «Дай нам больше». Бывали минуты, когда ей хотелось встать и закричать: «Да пошли вы все!» — сложить вещи и уехать, потому что… что толку? Сколько им ни даешь, все мало. Родители, бывший муж, директор, коллеги. Все требуют, все берут, а она должна отдавать и отдавать. Ее захватили гнев и жалость к себе, и она стала искать утешения там, где всегда его находила, в тайном месте, уединенном убежище, куда не был вхож никто, кроме нее.