Николай Усков - Семь ангелов

– Свет? Это очень интересно.

Комиссар осторожно достал трубку телефона и по-французски приказал вызвать «Скорую». Но он опоздал. Начальник охраны вскочил и побежал вниз, выкрикивая по-русски: «Черти, черти, святой водой надо окропить! Это за грехи наши!»

Игоря Петровича госпитализировали силой. В результате операции у одного полицейского была сломана челюсть, под глазом другого красовался здоровый фингал. И все-таки Комндом проверил насчет «красного света». Ничего похожего на следы возгорания в кабинете Климова обнаружено не было. Камин давно не топили, дымовых шашек не зажигали. «Русский явно сошел с ума», – констатировал комиссар.

Теперь, после уколов успокоительного, Игорь Петрович вроде бы унялся, хотя врачи благоразумно решили держать пациента в зафиксированном состоянии. Начальник охраны раз за разом прокручивал в голове тот день. Он хорошо помнил, как они с боссом садились в Лионе в «Майбах». За границей Климов позволял себе ездить на сверхдорогих лимузинах, которые никогда не использовал в России, чтобы не злить вертикаль. Все было как обычно. Климов молчал, читал журнал «Джентльмен», даже процитировал несколько понравившихся ему мест:

– «Одряхлев, восклицательный знак становится вопросительным». Классно сказано. Или вот еще: «Если вы прожили год и видели смену времен – зимы, весны, лета, осени, – то вы уже все видели! Ничего нового вы уже не увидите».

Потом они приехали в Авиньон. Никаких распоряжений Климов не оставил, только сказал, что сегодня же может отправиться в Лондон. Игорь Петрович попытался припомнить, не сделал ли он чего лишнего или неосторожного, но все было, как обычно, тип-топ.

Неаполь, лето Господне 1345, месяца ноября 5-й день

Долго не писал сюда, чему были свои причины. К удивлению моему, госпожа Иоанна не только не наказала Людовика за совершенное преступление, но даже никого из его людей, хотя, по правде сказать, мудро было бы предать этих злодеев жестокой казни. Зрелищем этим уняла бы кровавую жажду толпы и отвлекла ее внимание от собственной персоны. Будто не нашла бы она другого любовника взамен ничтожного Людовика. Но этого не случилось. Воистину глупость сильных мира сего – большая помощница в наших замыслах.

Народу объявили, что короля убили неизвестные лица. Никто, конечно, этому не поверил. В тот же день на рынке поймали бродягу, который возмущал народ слухами, будто сама госпожа Иоанна кромсала ножом несчастного своего мужа, пока Людовик со товарищи держал его. Бродягу следовало бросить в тюрьму, но госпожа Иоанна повелела лишить его языка, а потом высечь. Для народа другого доказательства ее вины уже было не нужно. На следующий день весь Неаполь был охвачен слухами. Некоторые же вполне почтенные граждане стали собираться в группы и требовать справедливого суда над убийцами. Стражники попытались было задержать кого-то из смутьянов, но народ их отбил и с ликованием носил на руках по улицам, словно героев. Как часто случается, кто-то сочинил песню о добром короле Андрее, прекрасном, как Антиной, кротком, как агнец, и мудром, как Соломон, что от начала и до конца было вздором. Покойник был уродлив, заносчив и глуп, но кого теперь интересовала правда. Песню пел весь город по тавернам и рынкам. Люди ведь любят творить себе кумиров, особенно из тех, которых, как они считают, несправедливо умертвили. Одной якобы парализованной старухе было видение явиться на могилу короля Андрея. Ее принесли, положили на каменную плиту, и она, полностью излечившись, пошла восвояси на собственных ногах. Вскоре туда устремились все косые, бесплодные и хромые в пустой надежде на помощь и заступничество.

Наконец, у королевы проснулся разум. Ее советники приказали схватить одного из слуг короля Андрея, объявили его убийцей и возили в клетке по городу, прижигая раскаленным железом. Делали они это якобы затем, чтобы весь народ услышал признания в страшном преступлении. Но несчастный только мычал, ибо, по тайному приказу, ему заблаговременно отрезали язык. Надо сказать, затея эта показалась мне очень полезной. Ведь для народа зрелище важнее истины, особенно когда пытаешься истину скрыть. Однако вскоре поползли слухи о том, что наказали невиновного. В народе стали называть имена едва ли не всех знатных господ этого королевства, якобы замешанных в убийстве государя.

И что же наша златокудрая королева? А ничего. Иоанна, не дожидаясь окончания траура по мужу и не разрешившись от бремени – ведь носила она под сердцем ребенка, – заявила, что собирается второй раз выйти замуж. Воистину глупы женщины. Только из снисхождения к их скудоумию наградил Господь женщин плавными формами, нежной кожей, упругими выпуклостями и полными неги отверстиями. Иначе кто из мужчин обратил бы внимание на эти бессмысленные, пустые и ничтожные создания. Как только королева заявила о своих намерениях, первым в очереди к ее руке оказался принц Роберт из Таранто, старший брат того злосчастного Людовика. Ведь привык он везде быть первым. И не мог теперь допустить, чтобы королева досталась кому-то еще, особенно младшему в семье. Приехал тот Роберт в королевский замок, сидя на белом коне, словно уже считал себя государем. Вся сбруя, платье и даже волосы принца были усыпаны жемчугом и драгоценными камнями в пустой надежде затмить собою солнце. Камни разглядели мы и в ушах Роберта, к которым на манер женщин прицепил он серьги. Со встречавшими его принц говорил милостиво и снисходительно, полагая, что так обычно разговаривают короли со своими подданными. Иоанне преподнес он щедрые подарки и прочел стихи собственного сочинения, смысл которых сводился к следующему: я так красив, богат и знатен, что тебе, никому не нужной дурнушке и нищенке, сильно повезло. Королева все это выслушала с улыбкой, но ответила уклончиво, дескать, польщена столь благородным предложением от столь прекрасного юноши, согласившегося призреть бедную вдову. Роберт был так доволен собой, что не заметил насмешки в голосе Иоанны, но, напротив, поспешил распространить по городу весть о предстоящей свадьбе. И даже написал об этом нашему господину папе.