Кит МакКарти - Окончательный диагноз

Но на этот раз она разглядела Мартина Пендреда, который сидел и молча наблюдал за ней.

— Я уже все знаю, Джон. — Обыденность тона каким-то образом его успокоила. — Это действительно Пендред?

Ему не хотелось это подтверждать, словно само произнесение имени этого человека могло спровоцировать его на злонамеренные действия.

— Да, боюсь, что так.

— Но я не понимаю. Значит, мы ошибались? Значит, все эти убийства были совершены Пендредом?

Это был один из тех вопросов, которые он постоянно задавал себе и на которые неизменно давал один и тот же ответ.

— Нет, Пендред не убивал Дженни Мюир, Патрика Уилмса и Уилсона Милроя.

— Тогда что происходит? Зачем он похитил Елену?

Еще один замечательный вопрос, только ответить на него было труднее.

— Я думаю, может, у него начался психоз на почве стресса — сначала арест, потом облава…

— Это значит… — Она не договорила, но он понял ее без слов — «что он может ее убить?»

— Да, — полувсхлипнул-полувыдохнул он.

— А что делает Гомер? — помолчав, спросила она.

— Наводнил больницу и округу полицией. Он уверен, что Пендред прячется где-то поблизости.

Она не могла не одобрить эту стратегию; это было обычной процедурой, учитывая те сведения, которыми обладал Гомер. Только она сомневалась, что такого необычного человека можно поймать при помощи обычных методов.

— Ты можешь выйти? — спросила она.

Он сидел в своем кабинете и не мог ни на чем сосредоточиться, а этим можно было заниматься в любом месте.

— Конечно.

— Мартин?

Он не только не ответил, но даже не отреагировал. С таким же успехом он мог бы быть глухим, а она немой и невидимой — с той лишь разницей, что он ее видел. Видел ее всю.

— Мартин?

Комната была уже довольно хорошо освещена благодаря дневному свету, лившемуся через грязные тонированные стекла окон, расположенных справа от Елены. Она пыталась догадаться, сколько могло быть времени, потому что, несмотря на страх, уже начинала испытывать голод.

— Мартин, я знаю, что ты меня слышишь.

Однако он по-прежнему отказывался признавать это. Он находился почти за пределами ее видимости, и, для того чтобы разглядеть его, ей приходилось так вытягивать и выворачивать шею, что ее рана на груди начинала нестерпимо болеть. Она видела только неподвижный контур его фигуры, будучи не в силах разглядеть черты, и лишь сознавала его присутствие.

— Я не понимаю, зачем ты это делаешь, Мартин, да и не хочу понимать. Я просто хочу, чтобы ты меня отпустил.

Фигура, которую она смутно различала своим боковым зрением, не отреагировала.

— Если ты меня отпустишь, Мартин, против тебя не будет выдвинуто никаких обвинений. Если я сейчас смогу отсюда уйти, ты останешься на свободе.

Но даже эта откровенная ложь не произвела на него ни малейшего впечатления.

В комнате снова воцарилась тишина, продлившаяся не то полминуты, не то полжизни.

— Мне надо в уборную, Мартин, — через некоторое время робко попросила она. — Мартин? — окликнула она его снова, когда он не ответил.

Он по-прежнему сидел на месте не шевелясь, и, судя по всему, просьба Елены его нисколько не тронула.

— Я знал, что ты не сможешь не вернуться ко мне, Беверли.

Из любых других уст это прозвучало бы пошло, но только не из уст Пинкуса, чему, как решил Айзенменгер, способствовала его улыбка; она намекала на самоиронию и ни на что другое.

— Если ты думаешь, что дело в твоей неотразимой красоте, ты глубоко заблуждаешься, Малькольм.

Он добродушно рассмеялся:

— Ну что ж, такова жизнь.

Однако Айзенменгеру было не до веселья.

— Беверли сказала, что вы можете знать, где прячется Мартин Пендред.

Пинкус тут же протянул ему свою искореженную руку.

— Я довольно хорошо знал Мелькиора. Но то, что я знаю, может не относиться к его брату, хотя они и близнецы.

— И все же ты наша последняя надежда, — заметила Беверли.

— Да, больше нам надеяться не на кого, — добавил Айзенменгер.

Пинкус понимающе кивнул:

— После твоего прихода я снова просмотрел материалы первой серии убийств и перечитал раздел об аутических нарушениях. — В руках у него ничего не было, но он говорил очень авторитетным тоном. — Собственно, все сводится к тому, о чем я тебе уже говорил. Я думаю, что он скрывается в таком месте, которое, на его взгляд, является безопасным. Дом, где он прожил всю свою жизнь, для него закрыт, поэтому он должен направиться в такое место, которое вызывает у него те же чувства, что родной дом.