— А ты говорила с ними? С людьми из «Дивизии»?
— Шутишь, что ли?
— Я просто хотел сказать…
— Что ты хотел сказать?
— Мне казалось, что с твоими связями ты могла бы найти способ объяснить, почему была вынуждена не подчиниться их приказам. Они могли бы понять.
— Я отщепенец. Я не просто перестала подчиняться приказам, Джонатан, а полностью вышла из-под контроля. Чуть не пустила ко дну весь их корабль. Я стала для них врагом.
— Но ведь ты не позволила сбить реактивный пассажирский самолет.
— Для них нет никаких «но». К тому же самолет спас ты. Стоит мне только показаться им на глаза, как я тут же получу пулю в лоб. Мне казалось, я тебе все объяснила. Или ты думаешь, что я скрываюсь, как какой-нибудь военный преступник, просто так, ради забавы?
— Извини. Наверное, я не знаю и половины из того, что тебе пришлось пережить.
— Конечно не знаешь. — Эмма перевела дыхание. — Понимаешь, новый директор «Дивизии» — законченный ублюдок. Его зовут Фрэнк Коннор, и он вышел не из нашей среды, то есть не обучался работе в полевых условиях. Вся его карьера прошла за письменным столом, и вот теперь он наверстывает упущенное. Ума не приложу, как выбор мог пасть на него. Он достаточно умен, чтобы понять: его кураторы не позволят ему даже мизинцем шевельнуть, пока он не разберется со мной.
— Там, внизу, его люди?
— Вероятно.
Джонатан чувствовал, что она недоговаривает:
— Что произошло, Эм? Он уже делал попытку? Откуда этот шрам у тебя на спине?
— Разве это имеет значение?
— Конечно имеет.
Эмма поднялась и посмотрела ему прямо в лицо.
— Ну тогда знай: он уже пытался меня убить. Мы ведь как раз этим и занимаемся: делаем мишенями своих врагов. Находим их, преследуем, а потом, если все складывается успешно, уничтожаем. Разница лишь в том, что на этот раз мишенью стала я.
Джонатан кивнул. Ему хотелось сжать ее в объятиях, но он сдержался.
— Где ты тогда была?
— В Риме.
— Что ты там делала?
— Навещала старых друзей. Во всяком случае, я их таковыми считала. Увы, я ошиблась. Я вышла из садов Боргезе и стояла на углу, ожидая, когда меня отвезут пообедать. Нарушила все правила, написанные в любом учебнике. Осталась одна, без сопровождения, в городе, который плохо знала. Какие-то десять минут человек, охранявший меня, отсутствовал. И как раз тогда появились они.
— Господи Иисусе, Эмма!
— Блейкмор предпочитает орудовать ножом, — небрежно сказала она, проведя пальцем по синевато-багровому шву. — Он забыл, что мне об этом известно. Отделалась двадцатью семью швами и разодранной почкой. Наверное, мне повезло.
— Но как они тебя нашли?
— Благодаря тебе.
— Мне?
— В апреле ты позвонил по телефону. В их системе твой номер был уже зафиксирован.
— Но это невозможно. Я купил телефон в Найроби. Никто мне на него не звонил, кроме коллег из лагеря.
— Я уже тебе говорила. У них повсюду глаза и уши.
— Но это было только раз…
— А им больше и не нужно. Они засекли мой номер, мои координаты по спутниковой системе навигации. Организовали фальшивую встречу. Использовали имя моего старого связного. Знали, что я ему доверяю. Ну и, как я уже говорила, я сама нарушила все правила.
— Прости меня. — Джонатан сел, вконец раздавленный.
— Это моя вина, а не твоя. Нужно было сразу избавиться от этого телефона. Но все дело в том, что я ждала твоего звонка. Хотела услышать, что тебе надо меня видеть. Когда ты в бегах, самое опасное — усталость, которая рано или поздно наступит. Забываешь, что, хоть их и не видно, они все равно рядом. Становишься ленивой, хуже того — сентиментальной.
— А с ним что?
— С Блейкмором? Он мертв. — Эмма произнесла это без всяких эмоций голосом тайного агента, к которому прибегала, когда говорила о работе, — сухим и деловым, словно и нет ничего необычного в том, что человек вонзает нож тебе в бок, а ты убиваешь его в завязавшейся борьбе.
Джонатан наблюдал, как Эмма потерла шрам пальцем. На ее губах появилось подобие улыбки. Что, черт возьми, за улыбка такая? Триумф победившего? Выжившего? Или отомстившего?
— Я могу уехать куда-нибудь, спрятаться, — сказал он. — Через пару лет они отстанут.
Эмма покачала головой, но ничего не сказала в ответ.
— Но можно же что-то придумать! — настаивал Джонатан.
Эмма подошла к нему, положила руку на плечо и посмотрела в глаза:
— Имеешь ли ты хоть малейшее представление, чего мне стоило увидеть тебя сегодня вечером, на какой пойти риск, чтобы попасть в твой номер? Может быть, я и знаю, как обойти запертую дверь, но я не в состоянии перехитрить каждого головореза в этом городе. Знаешь, чему нас учили в первую очередь? В любой операции у тебя только один шанс — первый, он же и последний. Я израсходовала свои девять жизней. Меня спасает лишь вера в себя. А то, что я сделала сегодня вечером, просто глупо. Проблема в том, что я это прекрасно понимаю, но все же поступаю по-своему. Мне нужно было тебя увидеть. Ты опасен для меня, Джонатан. Ты как яд.
Читать дальше