Александр Каменецкий - Последний пророк

— Нет. — Я удивленно помотал головой, в которой не могла никак уложиться свалившаяся информация.

— Одиннадцатый джуз священного Корана включает в себя девятую суру «Ат-Тауба», которая, кстати, называется «Покаяние», и сура эта содержит в себе две тысячи одно слово. Сто десятый аят гласит: «Постройка их, что возвели они, не перестанет быть сомнением в их сердце, пока оно не разобьется». Сто десять — число этажей в башнях-близнецах. Видите закономерность: одиннадцать — девять — две тысячи один — сто десять. Сура «Ат-Тауба» — единственная из всех ста четырнадцати сур Корана, которая начинается без упоминания имен Всевышнего ар-Рахим и ар-Рахмон — Милосердный и Милостивый. Это означает, что если люди, возведшие нечестивое здание, не покаются, то на них прольется гнев Аллаха, мир ему и благословение. Так что святой имам просто исполнил волю Всемогущего, не более того. Перед лицом Неизъяснимого никакого преступления здесь нет, ибо исполняющий его волю — истинный праведник…

Наша богословская беседа длилась долго, до самого вечера. Без результата. По-прежнему я не мог пробиться сквозь людоедскую логику Томаса. И по-прежнему чувствовал в ней невидимое слабое звено. Подвох. Dostojevski, видимо, нашел бы что ответить. Мне не удавалось. Для меня все рассуждения о добре и о морали кончаются тогда, когда человек поднимает автомат. После этого философия недействительна. Так я всегда полагал. Но теперь находился в ситуации, когда философские построения обретали живую, окровавленную плоть. Когда понятия Бога и добра напрямую связаны с убийцей, прицелившимся в свою жертву. С войной, которая ведется якобы во имя Бога. И где-то здесь незримо присутствует Истина. Неизвестно только, на чьей стороне.

Меня еще ожидал киносеанс. Когда стемнело, из центральной белой палатки-шатра вынесли огромный, с плоским экраном телевизор «Шиваки». Около полусотни муджахидов уселись около него по-турецки и приготовились смотреть. Перед этим, разумеется, были молитва и проповедь. Мулла объяснял, видимо, содержание фильма, все внимательно слушали. Потом началось собственно кино. Сперва появилась довольно грубая заставка: эмблема с перекрещенными саблями и арабской каллиграфией на фоне скованного цепями земного шара. Голос за кадром что-то вещал, вдохновенно и мрачно. Следом за тем возникла новая эмблема: раскрытый Коран и автомат Калашникова. И уж потом начался основной сюжет. Нью-Йорк в час пик, ускоренная черно-белая съемка: миллионы людей и машин несутся в бешеном ритме. Мультипликационная суета человечков-муравьев на фоне устрашающих громад небоскребов. Снималось все с каким-то специальным фильтром, слишком уж много черного. Перебивка: великолепный восточный город.

Потрясающие, фантастические цвета. Бирюза узорчатых куполов, стройные золотистые минареты, древние арки, колоннады и фонтаны. Улыбчивые, спокойные прохожие неторопливо шествуют по своим делам. Благообразные седобородые старцы предаются беседе у входа в мечеть. Играют сытые, румяные дети. Симпатичный нагруженный ослик трусит за каким-то Насреддином. Перебивка: уличные наркоманы в Нью-Йорке, снова черно-белый сюжет. Обдол-банный негр валяется, разбросавшись, у мусорного бака. Истощенная девица трясущимися руками делает себе укол. Крупно: многократно продырявленные вены, страдальческая гримаса на грязном лице. Группа подростков под сильным кайфом: сидят, передавая косяк по кругу. Перебивка: муэдзин сзывает правоверных на молитву. Ряды задниц, задранных к небу. Бородатый тип в белоснежном тюрбане ведет урок в школе. В его руках — открытый Коран. Снова Нью-Йорк: проститутки. Разноцветные, едва одетые девушки заманивают, фальшиво улыбаясь, клиентов. Рядом дежурят сутенеры. На длинном авто подъезжает клиент, снимает грудастую блондинку, расплачивается с сутенером. Крупно: девушка садится в машину, клиент скалит зубы, дымя толстой сигарой. Перебивка: исламские женщины. Паранджа. Ведут детей в школу, делают покупки на живописном восточном базаре. Крупно: груда сочных персиков, к которым тянется детская ручонка. Нью-Йорк, ювелирный бутик «Картье». Ухоженные красотки примеряют увесистые бриллианты. Услужливые продавцы с усиками лебезят перед дорогими покупательницами. Старуху в мехах и бриллиантах сопровождает стройный моложавый господин. Сухая, морщинистая и рябая старческая лапка с крупными перстнями и маникюром. Перебивка: глухая деревня в пустыне. Иссохшая, растрескавшаяся земля, полуразрушенные домишки. Опухший от голода рахитичный ребенок, стоя на четвереньках, что-то пожирает из глиняной миски. Старик в тряпье, словно только что из Освенцима, опирается на клюку. Крупный план: запавшие страдальческие глаза, беззубый рот.