Александр Каменецкий - Последний пророк

…Отель — да, это было что-то! Пять звезд для меня не новость, я, в общем, имею представление, что такое пять звезд, но в арабском исполнении… Нет, о вкусе речь не идет, конечно. Сон пьяного цыгана о Версале. Великанские хрустальные люстры на витых узорчатых цепях. По сводчатым потолкам роспись: нимфы, пастухи, пастушки… Как бы античные колонны — тонны мрамора, гроздья лепнины, жирно облепленной позолотой. Громадные зеркала в два человеческих роста, шикарные рамы… Здоровенные канделябры под стать колоннам, пестрые мохнатые ковры размером с маленькую городскую площадь… Войдя в вестибюль, муджахиды просто ошалели, другого слова не подберешь. Таким, наверное, им рисовался лишь мусульманский рай. Сбившись испуганным стадом, робко глазели на церковное великолепие — им и в голову небось не приходило сравнение с дорогим борделем. Не знаю, как там вела себя матросня в Зимнем дворце, но эти выглядели пришибленно. Некоторые, посмелее, бродили по залу, осторожно трогали зеркала, колонны и канделябры, садились в кресла и тотчас вскакивали, словно напоровшись на шило. Во все тыкали пальцами, цокали языками, живо обсуждали. Окружили мраморную голую Венеру, стоявшую в углу, — совещались, что с ней делать. В конце концов накрыли тряпками. Слуги, рабы, попавшие в дом хозяина. Мне было и смешно, и жалко их, и противно. Нашли где-то маркер и на всех зеркалах принялись писать зачем-то «Аллаху акбар». Зачем? Простые мужики, дремучие земледельцы — ну чего их понесло на эту войну? Что они могут дать человечеству?

Комедия продолжалась в номере. Мне и еще пятерым выделили трехкомнатный люкс в таком же бордельном стиле, да еще с белым роялем! Честное слово, это был цирк! Рояль, совершенно точно, они видели впервые. Чего с ним делать — понятия не имели. Кто мог подумать, что они такие пещерные! Столпились около инструмента, открыли крышку, подергали струны. Понажимали на клавиши. Потом дружно уставились на меня, не в силах понять, что это такое. Я, гордый белый человек, подошел смущенно и двумя пальцами изобразил «Собачий вальс». Не умею ничего другого. Какой начался восторг! Целый час, охренев совершенно, я играл им эту проклятую мелодию. А они требовали еще и еще. Их, конечно, не музыка вдохновляла, ясно. Просто поняли предназначение такой здоровой белой штуки. И радовались как дети, смеялись. Потом пошли в ванную… Боже! Там, в номере, была солидная ванная комната: джакузи в углу, душевая кабинка, умывальник, компакт, биде. «Виллерой энд Бош», с позолоченными деталями. Как мог, жестами, попытался объяснить назначение всего этого. Н-да… Когда я открыл кран и хлынула вода, муджахиды замерли в благоговении. Подходили и совали пальцы в струю: настоящая или нет. Я продемонстрировал, что вода бывает еще и горячей. Они пережили шок. После взял мыло, демонстративно вымыл руки, высушил их под электрической сушилкой. Моему примеру не последовал никто. Я выступал в роли фокусника, демонстрирующего неправдоподобные трюки. И осуждение мелькало в глазах: попривыкал, мол, русский воду тратить. Послонявшись по номеру, разложили харчи на рояле и принялись ужинать. Я присоединился — что делать? Поели, помолились и у валились спать. Не на кровати, нет — там были две огромные кровати под балдахинами, с кучей мелких подушек, и еще просторный кожаный диван, места хватило бы всем. Куда там! Легли рядком, на полу, подложив вещмешки под голову. Даже обуви не сняли! Через некоторое время в комнате стояла крепкая вонь свинарника. Уснуть я не мог. Плюнул на все, пошел в ванную комнату, залез в джакузи… Твою бога-душу-мать! Я не мылся несколько месяцев. Шампуня не видел простого черт знает сколько! В унитаз, блин, сто лет не ссал! Теперь лежал, ароматная мыльная пена до носа, и блаженствовал. Нет, я не осуждал этих людей, я их даже был в состоянии понять. В пустыне нет ни воды, ни белых роялей, ни джакузи — ни хрена там нет, кроме песка и безумной нищеты. Но есть в мире вещи, которые я не променяю ни на что. Да, они есть. По ту сторону пустыни. В очень, очень несовершенном мире. Нежась в струях горячей ласкающей воды, я перерождался стремительно, возвращаясь к своему прежнему облику. Москвича, хорошо оплачиваемого программиста, владельца уютной квартиры в новом доме, автомобиля «шевроле»… И вдруг заплакал. От жалости к себе, от той подлой несправедливости судьбы, которая заставила меня оказаться здесь, в этой проклятой заднице. Все пути к отступлению отрезаны, захлебываясь слезами, думал я. По возвращении домой меня ждет, разумеется, тюрьма. Долгие годы за решеткой. В компании уголовников и подонков. Тюрьма меня сломает, я потеряю квалификацию… если вообще выйду оттуда живым и здоровым. А что потом? Но оставаться здесь, с ними — тоже невозможно. Немыслимо. В пустыне, под огнем, рискуя жизнью, я не очень-то задумывался о будущем. Только одна цель была — вырваться. Куда угодно, где нет стрельбы, не бьют минометы. Где никому не выворачивает кишки взрывами. Теперь эти события — как быстро! — оказались неправдоподобно далекими. И тотчас вылезла другая сторона медали, другая правда. Будущего нет, бежать некуда. Я застрял между двух огней, двух миров, двух тупиков. Бежать некуда. Остается одно — умереть…