Александр Каменецкий - Последний пророк

— Good morning! — приветствовал меня Томас — Туфик, входя в палатку.

— Morning, — еще не вполне придя в себя, как с другого берега, ответил я.

— По-арабски на пожелание доброго утра надо отвечать «сабах ан-нур». Запоминайте, пригодится.

— Шукран, — грамотно поблагодарил я за непрошеный совет.

— Алла-афу, — покровительственно усмехнулся Томас. — Как спалось? Вы уже можете идти со всеми на молитву?

— Да, — очень уверенно и твердо ответил я.

Муджахиды смотрели на меня совсем по-другому. Здоровались уважительно. Подходили, похлопывали по плечу, делали суровые и мужественные лица, называли, как Ка-сим, «садири». Я был чуть ли не героем. Даже приятно, но не более. Сон есть сон, но за пределами сна идет жестокая война, джихад. Мой личный, персональный Афганистан. Чужая пустыня и чужие горы, где я с оружием в руках оказался не по своей воле. И где единственная цель — не победить, но выжить. Просто выжить и вернуться домой, а потом забыть, забыть все, если удастся…

За завтраком Томас коротко описал мне положение дел. Как я и предполагал, генерал Дустум занял позиции на подступах к столице. Возвел линии оборонительных укреплений, перегруппировал силы. Американцы — на его стороне. В случае чего обещана всесторонняя военная поддержка. Авианосец «Джордж Вашингтон» приведен в состояние повышенной боевой готовности. ООН не дает санкции на проведение военной операции, но плевать хотели янки на ООН. Белый дом недвусмысленно заявил, что если муджахиды попытаются овладеть столицей, по ним (по нам!) будут нанесены ракетные удары. Ультиматум янки: немедленно сложить оружие и выдать американским властям Хаджи Абу Абдаллу. Армия Абделькадера Дустума примерно на треть меньше нашей, но вооружены они лучше, так что бои предстоят серьезные. Генерал, ради своего же престижа, желает разобраться с нами сам. Хорошие новости: к нам присоединился шейх Халиль ибн-Исхак с тысячей берберов. Шейх Халиль — давний друг Абу Абдаллы еще с тех пор, когда имам, изгнанный из своей страны, много лет скрывался в Судане. Опытный старый вояка, один из вождей Всемирного исламского фронта. Хаджи возлагает на него большие надежды. Кроме того, среди берберов — две сотни бывалых муджахидов, тайно пробравшихся из близлежащих арабских стран. Абу Абдалла поручил Халилю составить стратегический план наступления и провести реорганизацию войск. Так что сейчас все пашут по двенадцать — четырнадцать часов в сутки. Когда начнется операция, еще неясно. Очевидно, со дня на день. Всеми пятью ежедневными молитвами теперь руководит лично имам. Большие события начнутся совсем скоро.

И они начались, события. Но сначала нужно описать утренний намаз. Собственно, даже не сам намаз, в нем ничего особенного не было. Смысл в том, что проводил его лично Абу Абдалла. До сих пор мне ни разу не доводилось видеть, как он молится. Проповеди, «озарения» перед видеокамерой — но не сама молитва. В центре лагеря был сооружен невысокий деревянный помост. Собственно, это был разборной помост. Его собирали, складывали в грузовик и везли, а затем быстро сколачивали на каждой стоянке. Позади, как обычно, — белоснежный шатер имама и его президентский лимузин. В качестве декорации. Абу Абдалла тоже был в белом, на голове — длинный платок-куфия. Платок его старил, особенно в сочетании с длинной, почти полностью седой бородой. Придавал какую-то библейскую торжественность облику, ископаемый архаизм. Рыжие пески и барханы кругом, кривые одиночные скалы, словно последние, расшатанные и сточенные зубы в пасти дряхлого старца, прозрачно-голубое, без облачка, небо — и фигура в жреческом наряде среди толпы бородатых воинов, которые опускаются на колени. Непривычная, гортанная речь, ее своеобразный ритм и мелодия. Словно мы прошли сквозь дыру во времени и оказались в неправдоподобно далеком прошлом. Которое изучают теперь по невнятным «священным» книгам и остаткам сожженных тысячелетия назад городов. Я уже сумел отучить себя давать оценки происходящему, сравнивать его с кинофильмом или дурным сном, концентрируясь лишь на мысли о том, как поскорее выбраться из этого бесконечного кошмара. Но странная, магическая атмосфера затягивала, просачивалась незаметно сквозь барьеры. Жрец-воин-царь в белых одеждах, воздевающий руки к небу, вооруженная толпа, приникшая к земле, — все это вдруг показалось мне несравнимо более настоящим, подлинным, чем далекая сумасшедшая Москва, вместившая в себя четыре миллиона суетящихся круглые сутки вертлявых человечков. Суровые барханы, священная война, грубые и простые лица… Всплыли вдруг, полыхнули ярко в памяти пьяные слова тестя: «Без вождя народа нет». Мир внезапно пробудился от спячки, и вместе с обрывками его тревожных сновидений исчезла так называемая цивилизация с ее небоскребами и компьютерами, демократией и кока-колой. Ценности вдруг сделались ясными и однозначными. Жизненный путь — прямым и ровным. Небо — небом, земля — землей, Бог — Богом. Совершенно ясно, как жить и как умирать. Во имя чего…