Александр Каменецкий - Последний пророк

Прихожу в себя и понимаю, что это ветер треплет брезент моей палатки. Постепенно проявляясь, как изображение на фото, сквозь зыбкую ткань сна проступают очертания предметов, ощущений, мыслей. Я лежу на походном жестком топчане с перебинтованным накрепко плечом. Плечо болит. Тянущая, противная боль отдается в руку и под лопатку. Голова — неподъемное чугунное ядро. Пахнет чем-то медицинским, может, спиртом. Снаружи — веселые голоса, смех. Напрягшись, пытаюсь сосредоточиться, и серое пятно рядом с топчаном превращается в человеческую фигуру. Физически чувствую, как мой мозг пытается соединить ее черты с остальной информацией. Установить связь между разрозненными признаками, из которых состоит образ. Спустя некоторое время всплывает имя: Томас, он же Туфик. Следом за именем, тяжело, как жестяное ведро колодца, из мутной глубины поднимается новый глоток сознания. Затем еще и еще.

— Хвала Всемогущему, вы живы, — сказал Томас, заботливо поправляя кусок брезента, которым я был накрыт до самого подбородка. Мне показалось, от него вдруг повеяло живым человеческим теплом. Сочувствием даже.

— Вы о'кей?

— Да… почти…

Он широко улыбнулся, снова взялся поправлять брезент, подтыкая его с разных сторон.

— Честное слово, рад за вас. Вылезти из такой передряги, отделавшись парой царапин… Аллах на вашей стороне.

— А… что со мной было? — спросил слабым голосом, едва перемещая непослушный язык.

— Вы ничего не помните?

— Нет… то есть почти… Был бой, меня ранило… — Шестеренки памяти сделали еще один важный оборот, скрипнув, как колодезный ворот. — А Рахмон — он жив?

— Аллах забрал Рахмона в сады вечного покоя, — ответил Томас. — Где храбрые шахиды пируют, наслаждаясь плодами своих заслуг.

Я вздохнул.

— А что вообще произошло? Почему в нас стреляли? Кто?

— Местный отряд самообороны. Кафиры и враги Аллаха, мир ему и благословение, довели страну до того, что ни один феллах не может спать спокойно. Повсюду банды, мародеры, грабители… Обкладывают феллахов данью, грабят, убивают, насилуют. Во многих селениях мужчины, способные носить оружие, каждую ночь выходят на дежурство, чтобы защитить своих близких. К сожалению, они приняли вас за бандитов. Эта трагическая ошибка стоила жизни восьми муджахидам. Вы могли стать девятым…

— А что стало с ними? С теми…

— Они тоже покинули этот мир, — с неискренним огорчением ответил Томас и теперь уже полностью застегнул лицо на все свинцовые форменные пуговицы. — Трое дряхлых стариков и десятилетний мальчик. Имам опечален случившимся. Он распорядился похоронить убитых рядом с муд-жахидами. Имам сказал, что эти люди также заслужили милость Всеблагого и будут причтены к мученикам-шуади. Несмотря на то что по неведению подняли руку против воинов Аллаха, мир ему и благословение.

— Меня тяжело ранило?

— Нет, рана неопасная. Но был риск заражения крови. Трое суток вы пролежали без сознания. Только Неизъяснимый знал, вернетесь вы к нам или нет. По приказу святого имама врач не отходил от вас ни на минуту.

— Чем же я заслужил?..

— Вы показали себя героем. Настоящим храбрецом. Рискуя жизнью, спасали своего командира. Пролили кровь в бою. Сказано в хадисе: «С первой каплей крови Аллах прощает своего раба. Он видит свое место в раю, освобождается от мучений могилы и Большого Страха, одевается в одежды веры и освобождает семьдесят своих родственников». Мы, признаться, от вас не ожидали. Так что перед лицом Аллаха и его уммы вы достойны уважения. Возможно, теперь имам согласится удовлетворить вашу просьбу…

Следом за тем в палатку проник неяркий вечерний свет, и в открывшемся проеме показалась сутулая худая фигура в тюрбане. Томас робко попятился и рыбой выскользнул наружу, оставив меня наедине с Абу Абдаллой. Для разговоров я был еще слишком слаб, просить чего-то не желал в принципе.

— Месе эль-хаир. — Террорист Номер Один присел на складной матерчатый стул у края моего топчана.

— Good evening, — отозвался я.

Он был в обычном походном наряде: камуфляж, песочная накидка, неизменный кинжал за поясом, автомат. Не улыбался. Смотрел строго, серьезно, сосредоточенно. Мне опять стало не по себе от его пристального, проникающего сквозь кожу взгляда. Тихим, едва слышным отрешенным голосом произнес, стараясь преодолеть акцент:

— В последнем стихотворении Аль-Газали сказано:

Помолитесь Господу, который освободил меня И подготовил для меня место в высших из небес. До сегодняшнего дня я был мертв, хотя жил средь вас, Теперь я живу в истине, сбросив погребальные одежды.