Дэвид Пис - 1977. Кошмар Чапелтауна

Она стоит в центре комнаты, под бумажным абажуром, с расческой в руках.

– Прости, – говорю я.

Она идет к комоду, надевает какой-то черный топ из искусственной кожи и джинсовую мини-юбку с застежкой спереди.

Мои глаза горят, наполняются слезами.

Она такая красивая, и я не понимаю, как это все случилось, в какой момент мы оказались здесь, на этом месте.

Я говорю:

– Не надо этого делать.

– Надо.

– Зачем?

– Пожалуйста. Не начинай.

– Не начинать? Да это никогда и не заканчивалось.

– Это может закончиться, если ты захочешь.

– Нет, не может.

– Знаешь, ты лучше сюда больше не приходи.

– Я ее брошу.

– Ты бросишь свою жену и маленького ребенка ради шалавы из Чапелтауна, ради шлюхи? Не думаю.

– Ты – не шлюха.

– А кто же я? Грязная маленькая шлюшка, которая трахается с мужиками за деньги, которая сосет за деньги, стоя на коленях в машинах и в парках, которая переспит за один сегодняшний вечер с десятью клиентами, если повезет. Так что давай называть вещи своими именами.

– Я ее брошу.

– Заткнись, Боб. Заткнись.

Она уходит, звук захлопнувшейся двери звенит по комнате.

Я сажусь на кровать. Я плачу.

Пешком в больницу Св. Джеймса.

Время посещения почти закончилось, люди расходятся, выполнив свой долг.

Я поднимаюсь в отделение на лифте и иду по коридору мимо чересчур ярко освещенных палат, мимо почти мертвых пациентов с обритыми головами и опавшими щеками, желтоватой кожей и холодными-прехолодными руками.

Воздуха нет, одна жара.

Темноты нет, один свет.

Еще одна ночь в Дахау.

А я думаю: никогда не спать, никогда не спать.

Луиза ушла, ее отец скоро уйдет, его глаза закрыты, он – один.

Мимо проходит медсестра, она улыбается, я улыбаюсь в ответ.

– Они только что тут были, – говорит она.

– Спасибо, – киваю я.

– А у него, у вашего парнишки, глаза – ваши, – смеется она.

Я киваю и поворачиваюсь к отцу Луизы.

Я сажусь у его кровати, у упаковок с таблетками, у капельниц и трубочек, и я думаю о Дженис, сидя рядом с полумертвым телом отца моей жены, с эрекцией от мысли о другой женщине, о чапелтаунской проститутке, о том, что пока он тут лежит на спине и умирает, она там стоит на коленях и сосет.

Я поднимаю голову.

Билл смотрит на меня покрасневшими слезящимися глазами, старается понять, откуда я взялся, ищет ответа, ищет правды.

Рука протягивается между перилами, опоясывающими кровать. Он открывает рот, обветрившийся, сухой. Я подвигаюсь поближе.

– Я не хочу умирать, – шепчет он. – Я не хочу умирать.

Я отстраняюсь, отстраняюсь от его полосатой пижамы и кошмарного дыхания, от предстоящих угроз и бреда.

Он пытается сесть, но не может, он привязан к кровати, он может лишь поднять голову.

– Роберт! Роберт! Не оставляй меня здесь, забери меня домой!

Я поднимаюсь на ноги, ищу медсестру.

– Я все ей расскажу! Я все расскажу! – кричит он. Но тут никого нет. Кроме меня.

Я открываю дверь, в доме темно.

Я поднимаю с коврика вечернюю газету.

На вешалке висит голубая курточка Бобби.

Я включаю в кухне свет и сажусь к столу.

Я хочу пойти наверх и увидеть его, но боюсь, что она не спит, ждет.

Поэтому я сижу под кухонной лампой, один, поздно ночью, и думаю.

Под кухонной лампой, поздно ночью, проходя по отделению раковых больных, укачивая Бобби, сидя в припаркованной машине; в этих местах я думаю чаще всего: у раковины с грязной посудой и постели тестя, глядя на каракули моего сына, прикрепленные к дверце холодильника, и крошки под тостером, я думаю.

Я смотрю на часы – почти полночь.

Я сижу, обхватив голову руками, а они спят наверху, разбитая юбилейная кружка стоит на сушилке, я сижу в доме моей семьи, думая о НЕЙ.

Думая, что вот так я здесь и оказался:

Я слышал о ней, слышал, как о ней говорили другие, знал, что она информировала одного полицейского из Брэдфорда по фамилии Холл – так, словечко-другое – но никогда ее не видел, ни разу, до четвертого ноября прошлого года.

Хэллоуин.

Я арестовал ее за проституцию недалеко от Гайети, пьяную, махавшую проезжавшим мимо грузовикам, чтобы остановить их. Я приволок ее в Милгарт, но уже пять минут спустя повез ее домой, долгий и громкий смех в ушах, думая: хер с ними.

Я был женат пять лет, у меня был сын, которому тогда был почти годик, и я хотел второго.

Но вместо этого я получил лучший секс в моей жизни, на заднем сиденье штатского автомобиля я попробовал ее впервые, слизывая этот вкус с ее губ, с ее сосков, из ее влагалища, из ее задницы, с век, с волос.