Ингер Фриманссон - Доброй ночи, любовь моя

– Ты когда-нибудь вытащишь эту чертову пробку!

Марк приходил днем, они вместе делали уроки. Он касался ее, мимолетно. Для него она была просто ребенком.

Для нее это был вызов. Она чувствовала, как наливаются у нее соски, кожу вокруг них саднило. Свою детскую заколку для волос она потеряла – навсегда.

– Расскажи про Америку, – попросила она.

Он заговорил по-английски, так быстро, что у нее не было ни малейшего шанса уловить хоть слово. Она бросила в него подушкой, запустила прямо в его презрительную физиономию.

Он навалился на нее, прижал руки.

– Ну и гадина же ты.

В ярости она согнула здоровую ногу и ударила его между ног. Он побледнел и упал возле кровати.

У него была девушка в Вашингтоне.

– Как она выглядела?

– Выглядит, – поправил он.

– Хорошо, как она выглядит?

– Карие глаза, большие сиськи.

Звучало отвратительно.

– Ее зовут Синки. Она каждую неделю письма пишет.

– Ты ее любишь?

Он ухмыльнулся.

– Ну ответь, любишь ты ее?

Он встал у окна, рука где-то в районе паха.

– Читай давай. Мне платят не за то, чтобы я с тобой о глупостях болтал.

– Книга слишком трудная. Я не могу.

– Читай!

– The new man stands looking a minute, to get the set-up of the day room [5].

– Ньююю. А не нейю. Ньююю.

– Зе нью ман...

– Между прочим, книга классная, но ты еще маленькая, Жюстина. К сожалению. Ты малявка и многого не понимаешь.

Он все-таки вывел ее из равновесия.

– И что мне делать?

– Ничего. Что тут поделаешь.

– Ну и дурак же ты!

– Как у тебя с ногой? Она когда-нибудь заживет?

– Должна зажить.

– А что все-таки с тобой случилось?

– Упала. На скалах.

– Если бы ты ходила нормально.

– Я и шла нормально. Но поскользнулась!

Нет. Никакая она не малявка. Вечерами она лежала, отвернувшись к стене, и представляла, как это могло быть. Она и Марк. Совершенно по-другому. Она щупала свои груди, не подросли ли они, потом рука скользила вниз к этой точке в стыдном месте, которую так головокружительно сладко трогать. Ею овладевало беспокойство, хотелось исчезнуть отсюда. Но гипс сидел как колодки, конечно, он защищал ее от того, что было вокруг, на улице, но одновременно делал ее пленницей.

И в один прекрасный день, когда зима отступила, с нее сняли бинты, распилили гипс. Обнажилась исхудавшая нога, запахло кислым.

Однако она поправилась. И занятия в школе уже закончились, школьный двор наполнился веселыми учениками, кто в чем, все учительницы прямиком из парикмахерской, флаг хлопает на ветру.

Она избежала всего этого.

Жюстина боялась, что отощавшая нога подведет ее, но вскоре обнаружила, что нога такая же сильная, как и раньше. К вечеру она иногда немного распухала вокруг лодыжки и ныла, но Жюстина могла ходить и бегать как прежде.

Она стояла у вывороченных корней, с той стороны, куда не задувал ветер. На земле валялись обертки от конфет.

Она была одна.

Она шла по дорогам и тропинкам.

Охотник сидел на крыльце и вырезал что-то из дерева.

Она несмело вошла во двор.

Он увидел ее, но промолчал.

Она села рядом с ним, спина у него напряглась, руки все вырезали и вырезали.

Она положила руку ему на плечо. Кожа у него была коричневая, старая.

Нет.

Не старая.

Она вошла в его до блеска надраенную кухню. Клеенка протерта, плита и мойка сияют. Пол белый и чисто выметенный.

Тогда он встал и вошел за ней.

– Чего тебе здесь надо?

– Прости, – прошептала она. – Я не виновата.

– Я хочу, чтобы ты ушла.

– Нет...

– Я хочу, чтобы ты немедленно ушла.

Он встал у стены. Она приблизилась к нему, прижалась бедрами к ткани его джинсов.

– Стина!

– Обними меня, мне было так одиноко.

Она закрыла дверь в его дом, заперла. Легла на его одеяло. Оно было серое и теплое после кошки. Свернулась клубком, подобрала колени.

Его силуэт темнел на фоне окна.

– Я ногу сломала, – прошептала она, хотя и не собиралась рассказывать об этом.

– Стина...

– Иди сюда, ляг рядом со мной, согрей меня.

Он лег.

– Я сказал, что я хочу, чтобы ты ушла.

– Молчи! – прошептала она.

Подбородок ее уткнулся ему в грудь, поросшую курчавыми волосками. Вкус воздуха, соли.

Руки у нее вдруг стали такими сильными, она была молодая, а он старый. Его живот, беззащитный и слабый, она касалась его языком, губами.

А потом.

Мужчина.

Она довела его до слез. Это напугало ее. Заметив ее страх, он снова стал сильным, обнял, притянул к себе, и ее ноги оплелись вокруг него.