Ингер Фриманссон - Доброй ночи, любовь моя

Вечером он заходил к ней в комнату.

Она быстро спрашивала:

– Ты снова собираешься уезжать?

– Нет, почему ты так думаешь?

– Если ты куда-нибудь поедешь, можно и я с тобой?

– Я никуда не еду, дружочек.

– Нет, ну если поедешь.

– Когда-нибудь ты обязательно со мной поедешь.

– А куда мы тогда поедем?

– Может быть, во Францию.

Она черкала по пластиковому листу, покрывавшему письменный стол. Она на нем немного порисовала, изобразила цветочки и спящих животных. Только бы он продолжал про путешествие, рассказал всякие подробности: а что нам понадобится в поездке, конечно, паспорт и чемоданы, а тебе мы что-нибудь новенькое купим для поездки, что-то из одежды.

Но отец кашлял, словно простуженный.

– Ты уроки приготовила как следует?

– Конечно, приготовила.

– Тебе в школе нравится, Жюстина?

– Да.

– Если что не так, то ты должна мне рассказать, обещаешь?

– Да.

– Школьные годы такие скоротечные и такие важные! Их надо полностью с толком использовать. Ты понимаешь, о чем я?

Она не очень-то понимала, тем не менее согласно кивала.

– Детство тоже надо правильно использовать. К сожалению, это понимаешь, только когда оно заканчивается. Детские проблемы такие... мелкие по сравнению с теми проблемами, с которыми человек столкнется, став взрослым. Ты понимаешь меня, Жюстина?

Она снова кивала.

Когда отец уходил, она неизменно принималась плакать. Пока он находился рядом с ней в комнате, ее переполняла надежда, что он наконец увидит ее всю, насквозь, вырвет из школьного ужаса, туда, к самому свету.

Мир сделался таким тяжелым и грязным.

Она лежала в кровати на животе, подушка была горячей и влажной.

Жюстина убежала в лес к вывороченным корням. Переплетение блестящих нитей. Снег отступил, повсюду мокрая бурая трава. Дятел остервенело стучит.

В комнате Охотника все еще стояла елка со светлыми мягкими иголками.

Он называл ее Стиной.

Когда-то у него была жена по имени Дора. Что-то произошло, он иногда рассказывал о ней, и лицо у него тогда делалось старым. В такие минуты он переставал быть Охотником, ее это немного беспокоило, но она слушала. Снова и снова.

У него была небольшая фирма по продаже товаров для садоводства. Он владел предприятием вместе со своим другом Яком. Дора вела бухгалтерию, она всегда ладила с цифрами.

– А дети у вас были?

Ей нужно задать этот вопрос, чтобы растянуть повествование.

Лицо его дернулось оттого, что пришлось отвлечься.

– Нет. Детей мы завести не успели.

Потом наступал трудный, но неизбежный момент.

– В один прекрасный день захожу я в сарай...

Она прямо видела сцену, он столько раз ей об этом рассказывал, что теперь все стояло у нее перед глазами, она словно в книгу смотрела, картинка с изображением любовной сцены из «Сердечной библиотечки». Волосы у женщины острижены под пажа, черные и гладкие, они свешивались со скамьи. Блуза мужчины из кожи оленя, слегка расшнурованная, она видела, как их губы сближаются, дрожат от желания, у нее холодели пальцы, дыхание почти останавливалось.

– А потом что случилось? – шепотом спрашивала она, а кошка спрыгивала на пол и шествовала к двери.

– Я не знаю, – невнятно бормотал он. – Я не знаю, что с ними сталось.

Тогда она приближалась к Охотнику и касалась его щеки. А в кухне было жарко, плита пылала.

– Когда ты вырастешь, забудешь меня, – сказал он, и колода карт исчезла в его кулаке.

– Ни за что в жизни! – воскликнула она и заплакала, она ведь была на пути из детства, на пути во взрослую жизнь.

– Я иногда забираюсь на гору, стою и кричу, – сказал Охотник. – Обычно помогает. Ведь люди могут подумать, что я сумасшедший, и тогда меня упекут в больницу Бекомберга. А на горе никто не услышит.

Она вышла из дома. Кухонное окно светилось в сумраке, но он не смотрел ей вслед, сидел у стола, застеленного цветастой клеенкой, и раскладывал пасьянс, раз за разом. Она встала у самого обрыва. Ветер задувал ей в глаза, в рот, когда она широко, как у зубного врача, разинула его.

Только крик из нее так и не вылетел.

– А что твои родители думают о твоих визитах ко мне? – спросил Охотник и слегка нагнул голову, словно хотел рассмотреть ее поверх очков.

Она чуть не проговорилась про ведьму. Только сейчас она уже была старше, слово «ведьма» поблекло.

– Одинокий мужчина, с ним всегда что-то не так, – пробормотал он.

– У меня пасьянс сошелся, смотри, я победила!