Скотт Смит - Простой план

Я вдруг подумал о том, что Карл, вполне вероятно, уже мертв. Мне не хотелось в это верить — гораздо спокойнее было бы представить себе, что, бесцельно прослонявшись все утро по лесу, они с Бакстером сейчас возвращаются в город, но разум отказывался подчиняться моим тайным желаниям. Вопреки воле, воображение упорно рисовало заброшенный сад, приютивший самолет. Снег, укрывавший его, уже наверняка растаял, и теперь не заметить его в лесу было просто невозможно. Я видел перед собой ворон, искривленные чахлые деревца. Видел, как Вернон — очень спокойно, отработанным жестом — достает из кармана пистолет и стреляет Карлу в затылок. Я отчетливо представил себе, как Карл падает и снег обагряется кровью. Птицы, напуганные выстрелом, взмывают в воздух. Их крики эхом разносятся по пустынному саду…

Убийство собаки, которое я замышлял как акт милосердия, вылилось в жестокую пытку.

Я обошел Мэри-Бет сзади и прицелился ему в загривок, но стоило мне спустить курок, как пес вдруг ринулся на меня. Пуля угодила ему в нижнюю челюсть, раздробив ее так, что она как-то нелепо повисла. Пес, заскулив, свалился на бок. Язык оказался перерезан — из пасти хлестала кровь.

Когда Мэри-Бет попытался подняться, я, испытывая ужас и отвращение, выстрелил снова. На этот раз я пробил ему ребра. Он перевернулся на спину, задрав лапы вверх, и так и застыл в этой позе. Грудь его тяжело вздымалась, из пасти вырывались глубокие, клокочущие звуки. Я решил было, что этого достаточно, что пес сдохнет и так, но вдруг он опять отчаянно засучил лапами, пытаясь перевернуться и подняться, издавая при этом дикие вопли, никак не похожие на лай. Они то затихали, то становились громче, но не смолкали ни на секунду.

Я шагнул вперед и склонился над истерзанным телом. Пот лил с меня градом, руки стали влажными и скользкими и предательски дрожали. Я приставил дуло пистолета к его голове. Закрыв глаза, напрягшись всем телом, я нажал на курок.

Раздался сильный треск, вдали отозвалось сдавленное эхо выстрела, и потом воцарилась тишина.

Дождь усилился, и его, теперь уже крупные, капли вовсю решетили слежавшийся снег.

Мэри-Бет лежал в луже крови; огромное розовое пятно расплылось вокруг его головы и плеч. Мне было стыдно смотреть на него. Я вспомнил отца, который отказывался забивать скот на ферме и потому не держал никакой живности; с завидным упорством следовал он этому принципу всю свою жизнь, невзирая на презрительные насмешки со стороны соседей. И вот сейчас я нарушил его табу.

Отступив от собаки, я устало вытер лицо перчаткой. Вокруг сгущался туман, отгораживая меня от внешнего мира.

Я поднял с земли лопатку и начал копать. Верхний слой земли глубиной дюймов в десять был мягким и влажным; потом возникло ощущение, будто я пытаюсь пробиться сквозь бетонную плиту. Лопатка со звоном вонзалась в мерзлую землю. Я попробовал долбить сапогами, но безуспешно: я не продвинулся ни на дюйм глубже. Что ж, оставалось лишь захоронить собаку в этой мелкой, десятидюймовой, могиле, иного выхода я не видел — не тащить же было окровавленное тело назад, к машине.

Я схватил Мэри-Бет за лапы, опустил его в выкопанную ямку и сверху закидал комьями грязи, которой едва хватило, чтобы прикрыть пса полностью. Затем подгреб снегу и слепил из него небольшой холмик. Конечно, сооружение это было недолговечным. Если весной труп не выкопает какой-нибудь хищник, то уж Джордж Мюллер, новый хозяин фермы, обязательно обнаружит его при вспашке поля. Я испытал угрызения совести, когда подумал о том, как отнесся бы Джекоб к такому кощунству. Я предал своего брата даже в этом.

По дороге домой я плакал — в первый раз после того, как убирал квартиру Джекоба. Даже сейчас я не могу с уверенностью сказать, чем были вызваны эти слезы, наверное, я оплакивал всех сразу — Карла и Джекоба, Мэри-Бет, Сонни, Лу и Ненси, Педерсона, родителей, Сару и самого себя. Я пытался успокоиться, думать только об Аманде, о том, что она никогда ничего не узнает, что моя дочь вырастет, окруженная всяческими благами, добытыми нашими преступлениями, но поверить в это было трудно. Все это казалось пустой фантазией, несбыточным счастливым концом волшебной сказки. Я вдруг понял, что мы слишком идеализировали будущее, и это усугубляло мою печаль, добавляя ощущение тщетности и никчемности наших притязаний. Новая жизнь никогда не будет такой, какой мы представляли ее в своих мечтах; нас ожидала тяжкая участь беглецов, жизнь, исполненная лжи, уловок и постоянного страха разоблачения. Мы никогда не уйдем от того, что совершили; наши грехи будут преследовать нас до самой могилы.