Майкл Коннелли - «Линкольн» для адвоката

Я понял. Связи Левина, сложившиеся на протяжении долгих лет полицейской службы и теперь задействованные на рынке взаимных услуг и доверия, не подвели и на сей раз. Неудивительно, что он брал за свою работу до пяти сотен в день. Я сообщил ему о встрече в четыре, и он сказал, что приедет и представит нам мнение правоохранительных органов о данном деле.

«Линкольн» остановился как раз в тот момент, когда я захлопнул телефон. Мы находились перед тюрьмой «Твин-Тауэрс». Зданию не было и десяти лет, но черный смог уже начинал намертво въедаться в его песочного цвета стены, окрашивая их в безрадостный серый. Это было печальное и отталкивающее место, в котором я проводил слишком много времени. Я открыл дверь машины и вышел, чтобы ступить в него снова.

При входе имелось специальное окно, где выдавали пропуска только адвокатам, что позволило мне обойти длинную очередь посетителей, пришедших повидаться со своими близкими, сидящими в одной из башен. Когда я сообщил служащему фамилию заключенной, которую пришел навестить, он вбил ее в компьютер, но ни словом не обмолвился, что Глория Дейтон находится в медчасти и недоступна для посещения. Он напечатал на принтере пропуск, сделал бейдж и велел прикрепить его к одежде и не снимать, пока нахожусь на территории тюрьмы. Затем попросил меня отойти от окошка и подождать сопровождающую.

– Это займет несколько минут, – сказал он.

Из предыдущего опыта я знал, что мой сотовый телефон не работает на территории тюрьмы, а если бы я вышел за ее пределы, чтобы позвонить, то мог бы пропустить свой эскорт, и тогда пришлось бы проходить всю процедуру заново. Поэтому я не стал суетиться и начал изучать лица людей, что пришли навестить своих близких. В основном здесь находились черные и цветные. Большинство лиц выражали будничность происходящего. Все они, вероятно, знали здешние порядки куда лучше меня.

Минут через двадцать крупная женщина в форме служащей охраны вошла в приемную и забрала меня. Я догадывался, что сейчас бы ее, с такими габаритами, не взяли на службу в ведомство шерифа. В ней было фунтов сто лишнего веса, и, похоже, передвижение в пространстве составляло для нее проблему. Но я также знал, что если уж кто-нибудь начинал там служить, то уволить его было практически невозможно. Пожалуй, единственное, что могла бы эта тетка сделать, случись в тюрьме побег, – это привалиться всей своей тушей к двери, дабы удержать ее в закрытом состоянии.

– Извините, что так долго, – сказала она мне, пока мы ждали в специальной «ловушке» между дверьми, в башне, где помешались женщины. – Мне пришлось пойти ее поискать, чтобы удостовериться, что она еще у нас.

Она подала сигнал в висящую над следующей дверью видеокамеру: мол, все в порядке, – и дверь с клацаньем отворилась. Баба протиснулась внутрь.

– Она находилась в медчасти, ее приводили в порядок, – добавила охранница.

– Приводили в порядок?

Я не знал, что в тюрьме практиковалась наркотерапия, которая включала в себя «приведение в порядок» наркозависимых.

– Да, она пострадала, – сказала служительница. – Малость поранилась в потасовке. Она сама вам расскажет.

Я оставил на этом расспросы. В некотором смысле я испытал облегчение, что медобработка не касалась – по крайней мере напрямую – наркотерапии или последствий передозировки.

Женщина провела меня в комнату для адвокатов, где я бывал не раз с разнообразными клиентами. В подавляющем большинстве это были мужчины, и вовсе не оттого, что я шовинист. Причина состояла в том, что мне всегда тяжело защищать женщин. Любая женщина в тюрьме: от проститутки до убийцы – а мне доводилось встречать и тех и других – это что-то горькое, жалкое и унизительное. Я заметил, что почти всегда мотивы их преступлений связаны с мужчинами, которые так или иначе использовали их в своих целях, жестоко обращались с ними, совращали, подвергали насилию, бросали, причиняли боль. Я это вовсе не к тому, что сами женщины не должны нести ответственности за свои поступки или что никто из них не заслуживал наказания. Среди женщин есть хищники, успешно конкурирующие с хищниками мужчинами. Но и в этом случае виденные мной женщины-заключенные разительно отличались от собратьев-мужчин из соседней башни. Мужчины и в тюрьме продолжают жить по законам привычной жизни: с помощью силы, обмана, уверток. У женщин, после того как за ними захлопывается дверь камеры, почему-то больше ничего не остается.