Гордон Рис - Мыши

Я нисколько не сомневалась в том, что для Роджера эти улики так же очевидны, как след, оставляемый в небе реактивным самолетом. Мне казалось, что он вот-вот воскликнет: « Что здесь произошло, Шелли? Что-то ужасное случилось в этом доме! »

Казалось невозможным поверить в то, что для него эта столовая была такой же, как всегда. Все то же бюро, все те же безделушки на серванте, тот же стул, а те зловещие изменения, которые виделись мне, были всего лишь фантазиями, навеянными чувством вины. Я была убеждена, что он заметил какие-то уличающие нас детали, которые мы, по причине усталости, упустили из виду. И если это так…что тогда? Мама не говорила мне, что делать, если Роджер раскроет нашу тайну.

Закончив наконец приводить в порядок свои записи, на что, как мне казалось, ушла целая вечность, Роджер приступил к объяснению причин начала Первой мировой войны — предмету, в котором он был непревзойденным экспертом. Я кивала головой и угукала в знак согласия, изредка делая пометки в тетради. Мои мысли вертелись вокруг известных событий, и в то же время я пыталась придумать, как избежать разоблачения со стороны Роджера.

— Следует помнить, что Германия действовала в соответствии с планом Шлиффена, который призывал к разгрому Франции с тем, чтобы впоследствии сосредоточить силы германской армии на войне с Россией — для них это было своеобразным кодексом чести.

Не дергайтесь или получите!

— Если бы русские сумели завершить мобилизацию, они смогли бы поставить под ружье шесть миллионов человек, и, несмотря на поражение от Японии, они по-прежнему представляли собой великую силу, так что Германия всерьез опасалась попасть под «русский паровой каток».

Я должен вас связать… потому и прихватил веревку.

— Австрийско-венгерский ультиматум Сербии был настолько жестким, что исполнить его было практически невозможно, хотя сербы очень старались и смогли удовлетворить кайзера Вильгельма, поэтому вопрос войны был снят…

Не надо было есть яйца. Они явно протухли.

— Существуют доказательства того, что Берхтольд представил сфабрикованный доклад о сербской агрессии на Дунае, чтобы подтолкнуть императора к подписанию декларации о начале войны…

Я знаю, чего я хочу, леди! Я знаю, чего хочу!

— Причиной вступления в войну Британии послужило нарушение Германией бельгийского нейтралитета, но и у самой Британии были планы послать войска в Бельгию в случае необходимости. Нейтральная Бельгия угрожала планам Британии ослабить Германию морской блокадой…

Он убьет нас, мама, я точно знаю, что убьет!

— Если бы Франция объявила о своем нейтралитете, Германия заняла бы крепости Верден и Тулон…

Хочешь, поцелуемся?

— Франция в любом случае оказалась бы втянутой в войну…

Мама, веревка начинает поддаваться. Думаю, мне удастся освободить руки…

Когда мы закончили с предпосылками Первой мировой войны и Роджер обозначил тему эссе, которое мне предстояло написать ( Система альянсов, сложившихся в Европе, сделала великую войну неизбежной) , мы перешли к заданию по английской литературе. Отрывок из романа «Моби Дик», озаглавленный «Стабб убивает Белого Кита», входил в программу экзаменов будущего года.

Как всегда, мне отводилось полчаса, чтобы самостоятельно ответить на десять вопросов, после чего мы вместе должны были проработать ответы.

Я никогда не читала роман «Моби Дик» и нашла предложенный отрывок совершенно непонятным; в нем много было морской терминологии, мне незнакомой, и какие-то странные имена и названия — Квикег, Пекод, Даггу, Таштего. Вопросы по тексту ( Какую литературную роль играет трубка Стабба в этом отрывке?) казались более сложными, чем обычно. Многие предложения представлялись мне полной бессмыслицей. Усталость накрывала меня тяжелой волной, веки угрожающе смыкались. Мне было невыносимо жарко, шарф на шее душил меня, во рту пересохло. Я никак не могла сосредоточиться на тексте, его буквы, словно черные муравьи, расползались перед глазами.

Я смутно поняла, что команда моряков на гребной шлюпке, возглавляемая человеком по имени Стабб, охотилась на белого кита и тот самый Стабб убил кита своим гарпуном, но вот подробности ускользали от меня, перебиваемые воспоминаниями, навеянными текстом. Когда Стабб снова и снова вонзал в кита свое «изогнутое копье», я видела себя, бегающую за грабителем вокруг стола, наносящую ему все новые удары ножом ( Играем в «музыкальные стулья»! «Музыкальные стулья»! ) Когда шлюпку захлестнула обагренная кровью волна, я увидела перед собой кровавую лужу, подползающую к моим ногам, пока я сидела, привалившись к стиральной машине. Когда из дыхательного отверстия кита взметнулся фонтан крови, я увидела такой же фонтан, брызнувший из шеи грабителя после моего удара ножом. Когда Стабб «задумчиво обозревал огромную мертвую тушу», мне вспомнились тишина и оцепенение, воцарившиеся на кухне после сокрушительного удара, нанесенного мамой, и постепенное осознание того, что мы кого-то убили.