Владимир Орешкин - Рок И его проблемы-2

Я извелся. Я ждал возвращения первой бригады.

Настоящее, нешуточное волнение пришло ни с того, ни с сего ко мне. Даже знобило немного, будто в лихорадке, и я места себе не находил. Даже изменил хорошей привычке курить по половине сигареты. Дымил ею, пока между пальцами не оставался голый желтоватый фильтр.

Время, когда чего-то ждешь, тянется чудовищно медленно. Оно, время, любит поиздеваться, покуражиться над тобой, — самым садистским образом.

Помню, так было, когда я сдал вступительные экзамены в институт, и набрал полупроходной балл, тринадцать с половиной. Тринадцать, — не поступил. Четырнадцать, — поступил. А тринадцать с половиной, — неизвестно. Поступил или нет.

Нужно было приехать утром и посмотреть списки. Только лишь… Но что это была за ночь. Не забуду ее никогда.

Я лег спать где-то в одиннадцать, и хорошо заснул, почти сразу, — но через пару часов проснулся, и снова заснуть не смог. Как ни старался. Страдал до самого утра…

Нечто похожее происходило и сейчас. Я — страдал.

Я желал на работу, в забой, желал ринуться с ведерком в полные таинственной тишины штреки и штольни, где по стенам скапливается влажность, превращаясь в капли воды, а те, с веками становятся сталактитами и сталагмитами. Я желал быть там, вместе с ним, ведерком, в руках. Горел собирать в него породу, и, взглядом знатока, пристально рассматривать в неверном свете фонаря ее прожилки и извилины.

Я обманул себя насчет наркоты, которая, якобы, не действует на меня. Действует, еще как. Просто, у меня остаются нормальными глаза и не заплетается язык… Но с головой, — все, как и должно происходить.

Большой привет тебе, Миша, — большой привет!.. Еще привет, — и два привета утром!..

От волнения чесались десны. Так удобно, раз десны чешутся, — значит, я волнуюсь. Чешутся — волнуюсь, чешутся, — волнуюсь… Привет тебе, Миша, привет!

Я тянулся к следующей сигарете, и улыбался, смущенно так, себе. Дожил. Пришел к цели. В заправщик не хотел залезать, — потому что хотел сюда!

Хотел познать жизнь, во всех ее проявлениях. Для начала, — повеселиться в каменоломнях или на галерах. Лучшем месте для увеселения рабов.

Я всматривался в себя, — не зная, как мне теперь к себе относиться. Как теперь себя воспринимать, как отныне с собой жизнь. Таким любопытным. И таким — простым…

Время тянулось, тянулось, тянулось, но все-равно — победило себя.

Хлопнула входная дверь, — я кожей почувствовал этот звук, — хотя валялся в комнате на своей кровати. Следом послышались голоса.

Нечего и говорить, я вскочил, встрепенулся, — и уже через мгновенье оказался в коридоре. Единственным встречающим Первую трудовую бригаду…

Их было восемь, — ушедших на почетный труд. Вернулись — трое. Андрюшки среди них не было. Два сторожила и один начинающий наркоман из нашего призыва.

Они встали, как истуканы, в дверях. И стояли… Глаза их были пусты.

Я подошел ближе и равнодушно спросил:

— Что нашли?

Тогда они посмотрели на меня, — пустыми глазами.

— Я нашел денежку, — ответил третий, моего призыва, который помнил меня в лицо, — еще нашел пластиковую карточку «Америкэн-Экспресс», еще нашел билет на самолет «Москва-Омск», но использованный. Больше я ничего не нашел.

— Где ребята? — спросил я.

— Они не дошли, — сказал мне старатель.

— Куда не дошли? — попробовал уточнить я.

— Никуда не дошли, — ответил он мне.

— Что с ними? — не отставал я.

— Ничего, — ответил мне старатель, — их нет.

— Как нет?

— Вот так, — ответил он мне. И посмотрел сквозь меня — пустыми глазами…

Обед в меня не пошел, я притронулся только к компоту. Компот оказался сладким, в нем плавали набухшие виноградины. Я выпил один стакан, а потом выпил еще два, — закусывая черным хлебом.

Начинающие старатели не заметили убыли в своих рядах. Это их не волновало, — каждый из них жил в собственном превосходном мире, где до таких мелочей трудно было опуститься.

Нам скомандовали:

— Вторая бригада на выход!

Многие так и не вспомнили, что они — вторая бригада.

Так что бригадиру пришлось за шкирку подтаскивать старателей к выходу, чтобы они собрались вместе.

— Будем идти, в снег не заваливаться, он холодный, — сказал нам бригадир. — Кто станет отставать, того буду бить… Трогай.

И мы вышли на улицу… Со вчерашнего дня погода не изменилась.

Нас тоже было восемь человек. Семь новеньких и один старожил.

Воздух матово светился голубоватым светом дня, немного мело, — под ногами снежинки крутились, заметая наши неглубокие следы.