Владимир Орешкин - Рок И его проблемы-2

Иисус сказал ему:

— Ты ответил верно. Поступай так, и ты придешь к вечной жизни.

Но тот сказал:

— Какая заповедь важнее всех?.. Что скажешь ты?

Иисус ответил:

— Вот наиважнейшая заповедь: «Бог един, и нет никого другого, кроме Него»…

«Возлюби дыхание Бога в себе, — всем сердцем своим, всеми помыслами своими… И в ближнем своем, — как в самом себе».

Законник, не желая отступать, спросил:

— А кто мой ближний?..

На это Иисус сказал:

— Один человек шел из Иерусалима в Иерихон и попал в руки разбойников, которые забрали себе его одежду, избили, и ушли, оставив его, полумертвого, лежать на земле.

Случилось так, что той дорогой проходил священник. Увидев избитого, он прошел мимо, не остановившись, чтобы помочь ему.

Проходил тем же местом также богослов, — он обошел избитого, и оставил его одного.

Через то место проезжал и самаритянин, — увидев ограбленного, он пожалел его. Склонился над ним, омыл вином и смазал оливковым маслом раны, посадил на своего осла, привез на постоялый двор, и там также заботился о нем.

Уезжая на следующий день, он дал хозяину постоялого двора два динария и сказал: «Ухаживай за ним, и если этих денег не хватит, я доплачу тебе на обратном пути».

Кто из этих троих, по-твоему, оказался ближе к человеку, пострадавшему от разбойников?

Законник сказал:

— Тот, кто проявил заботу.

— Старайся поступать так же, — сказал ему Иисус»

Все горняцкие поселки чем-то похожи друг на друга. Может быть, запахом подземной пыли, которой пропитан в таком поселке каждый дом. Или особой повадкой шахтных людей, которые не от земли кормятся, не от того, что на ней растет, а — от ее недр.

Конечно, все люди, собственным потом зарабатывающие свой хлеб, тоже похожи. Чем бы не занимались, выращиванием этого самого хлеба, ткачеством, или добыванием угля.

Но у горняков — своя стать. Подземная…

Этот поселок был горняцкий. Даже зимой, когда снег вьюгой пробегал по главной улице, покачивая редкие фонари на столбах, — видно было, по всей обстановке, что дело жителей этих домов, слева и справа от главной улицы, ходить под землю.

Но с запахом творилось что-то не то, — его не было.

Не было и коренастых мужчин с черными кругами, отметинами подземелья, у глаз. Не было брошенных на плечо кирок и отбойных молотков. Не было перепачканных грунтом совковых лопат и прочей механизации. Ни вагонеток, ни экскаваторов и большегрузных машин.

Стоял только в это раннее утро у дома двухэтажного с колоннами, которые в пятидесятых и шестидесятых годах двадцатого века возводили в горняцких поселках, как кинотеатры и центры художественной самодеятельности, — стоял только у этого дома, на котором теперь виднелась надпись: «Казино и ресторан — Астория», одинокий полноприводный «Джип». Больше ничего из механизации в этот ранний час на улицах не совсем обычного поселка, разглядеть было нельзя.

Напрашивалась только одна, по этому поводу, догадка: работные горняцкие труженики давно покинули эти места, кончилась жила, которую они вели под землей, вот и уехали к другим подземным пластам… Но на смену им появились другие люди. Пришли другие, — и вот теперь живут здесь полноправными хозяевами ближайших окрестностей…

В ресторане завтракали четыре человека.

Все — приблизительно тридцати — тридцати пяти лет. Все коротко подстриженные. И все, может быть из-за столь раннего часа, не любители поговорить.

Завтрак самый обыкновенный: омлет, картошка-фри с сосисками, и крепкий кофе, от которого весьма приятно пахло.

— Колян, борт через сорок минут, — наконец, сказал один из завтракающих, взглянув на часы.

Тот, кого звали Колян, тоже взглянул на часы, но ничего не ответил.

— Слушай, братан, — сказал негромко другой, сидевший левее, — я вот что думаю: подходит к тебе халдей и говорит: Колян, что вы будете кушать на завтрак?… Не солидно как-то получается. Может, сказать халдеям, чтобы звали тебя по имени-отчеству?

— А ты хоть знаешь мое имя-отчество?

— Николай Константинович.

— Смотри-ка… Ну, тогда я подумаю.

— Давно пора, брат, сделать, чтобы халдеи нас по имени-отчеству звали.

— Ну, ладно, раз ты такой умный, как Пифагор, то скажи, что думаешь про вчерашнее?..

— Про вчерашнее?.. — переспросил мудрец… И — замолчал. Наверное, не нашелся, что ответить.

А между тем, отвечать ничего не нужно было, и так все было ясно, как божий день.