Владимир Орешкин - Рок И его проблемы-4

Конечно, после подобного перекуса потянет в сон. Да еще когда вокруг такое приволье. И свежий от болота ветерок не дает обгореть под щедрым солнцем.

Гвидонов поедал суп, потом курицу, потом пил кофе, — не чувствуя их вкуса.

Что-то было не так.

Что-то не так сошлось в этом мире, — где-то нарушилась вселенская гармония… Но в чем, где? Когда? Что?

Если вокруг так красиво, прелестно и понятно. Так что нечему отбивать аппетит. Тем более, после такой замечательной прогулки.

Гвидонов кофе даже не допил.

Отыскал глазами Павла, — того, кто первым вышел год назад к бездыханному телу. И первым осмотрел его.

Тот, как и другие, придавался неге.

Подошел, присел перед ним.

— Привет, — сказал Гвидонов. — Что это вы нарушили инструкцию?

— Начальство приказало, — ответил тот.

— Тогда — подъем, — сказал Гвидонов. — Пойдешь со мной, прогуляешься.

— С какой это стати?

— Подъем, — сказал Гвидонов. — Через пять минут выходим, по тому же маршруту… И, без разговоров.

Наверное, сказал таким тоном, что ослушаться было нельзя. Паша поднялся, стал натягивать черные сатиновые трусы. Нудист засушенный.

На профессора Гвидонов даже не посмотрел.

— Вперед, — сказал он Паше. — Тем же маршрутом, что ходили.

Тот оглянулся, в последней надежде, на беззаботный пляж. И встретился с глазами Гвидонова.

В которых жалости не было.

Мало сказать, что Гвидонов был зол. Он был очень зол.

Прежде всего — на себя.

Он взглянул на часы. Восемнадцать двадцать. Темнеет сейчас не раньше половины десятого. У него есть три часа светлого времени. Полтора часа — вперед, полтора — назад.

Этого хватит, если не плестись еле-еле, а идти нормально, как должны ходить мужики, а не дачники.

— Шибче, — сказал он Павлу, который шел впереди и выбрал самый послеобеденный ритм. — По ногам бить буду.

— Ты чего, начальник, — попробовал возмутиться тот. — Я тебе не нанялся.

— Быстрей, — повторил Гвидонов. — Без разговоров… Все претензии потом, когда вернемся. За скорость, — десять долларов персонально.

Неизвестно, что на лягушатника подействовало больше, строгость Гвидонова или обещанные десять баксов. Но только он заметно прибавил в движении и прекратил препираться…

Движение — придает смысл.

Гвидонов смотрел на спину Паши и ступал за ним уверенно и твердо. Он был зол, и злость наполняла его силой.

Полтора часа вперед, — полтора обратно.

Тогда совесть будет чиста, — тогда будет то, что нужно.

После этого уже можно думать, — что делать дальше…

Эта сторона леса была точной копией противоположной. С точно таким же валежником и коричнево-зеленом мхом на трухлявой древесине.

Зачем сюда нужно было попадать тем людям, с какой целью? Есть же пути накатанней и легче. Никто не создает себе трудностей специально, — из спортивного интереса. Только спортсмены.

И из чего следует, что эти и те, — одни и те же люди?

Не из чего…

Нет доказательств.

Вот — лягушатник. Он получает по два рубля за каждую качественную лягушку. И счастлив этим.

Два пятьдесят за штуку, — вот его стратегическая цель. Вот Олимп, — к которому он стремиться… А не ломит за каждую по сто долларов.

Допустим, тут проходили не монахи, а какие-нибудь старатели. Или — сборщики редких трав. Или — охотники за бабочками. Или — какие-нибудь таежные бомжи.

Мало ли кто здесь мог проходить.

Без спичек и сигарет. Не курит… Без вещей? База в пределах десяти километров.

Искали с вертолетов. Не дураки… Хорошо искали, тщательно, высаживались больше десяти раз в разные подозрительные места. От точки встречи, как от центра окружности прочесали тридцать километров, не десять, — заложились на все, чуть ли не на асфальтовую дорогу. Ничего нет.

Гарантированно. Гвидонов читал отчет. Работали добросовестно.

Грамотно работали.

Ничего…

Что здесь делали? Да мало ли что. Иногда натыкаешься на такие цели, что ни в одной больной фантазии такого не сыщешь. Начиная от туристического маршрута и заканчивая секретной разминкой спецназа. Какого-нибудь ГРУ.

Может, здесь космонавты тренировались, — выживать в дикой местности, после нештатного приземления. А не тибетские монахи, которым тут делать совершенно нечего.

В этой неприкаянной тайге, рядом с дурацким болотом.

А он, как последний идиот, как мальчишка, как безусый юнец, как стажер, как настоящий сопляк, как безмозглый осел…

Этот Павел что-то уж разогнался. Скороход.

Заставь дурака богу молиться, — он и лоб расшибет.