Владимир Орешкин - Рок И его проблемы-4

Штырев знал свою роль, и играл ее истово. Потому что не играл, а жил в ней… Но это были его проблемы.

Зато Гвидонова никто не замечал, никто на него не обращал особенно внимания. Он всегда оставался в тени.

Это была его экологическая ниша. Из которой он выглядывал с любопытным созерцательным спокойствием, никем не замеченный. И — думал.

В возможности думать, — наивысшее наслаждение. В возможности думать.

Мэри — была королевой. Центром внимания, пупом земли.

Это — доставляло наслаждение ей. Наивысшее.

— Но тогда, где граница? — спросил Гвидонов. — Как догадаться, что под силу психотерапевту, и что он не может? Как мне понять, на что вы можете быть способны?

Телятина в фольге была уже оценена, вино пригублено, ночь продолжалась, — а до чая было еще ой-ой сколько времени. Потому что, никто из них троих, собравшихся за одним столом, не хотел спать.

— Вот вы сказали недавно, что нейро-лингвистическое программирование, — это лажа… Я хочу вам объяснить, почему вы так сказали… Представьте, живет инвалид, в коляске, не может ходить, но с ясной, хорошей головой. Я бы сказал: с некой тягой в ней. Таким был создатель этого нашумевшего направления… Он как-то заметил, что люди, которые испытывают друг к другу симпатию, даже в чем-то вести себя начинают одинаково. Между ними возникает некая симметрия. Они делают одни и те же жесты, если говорят, то одинаково сидят, принимают одни и те же позы, и так далее… Начинают употреблять одинаковые слова, выражения, — у них образуется лингвистическое общее. Некая среда, которая создается, как модель мира, для них двоих… То есть, есть зависимость, между симпатией одного человека к другому, и его поведением. Даже больше: они начинают формировать общий социум… Два человека, если они нравятся друг другу, — начинают подстраиваться. Так пишут в ваших книжках…

Друг под друга.

У нашего инвалида времени был вагон, и оказался талант. Тем более, ему этого хотелось. Но впрочем, если есть талант, то есть и потребность вкалывать.

Идея была такая: во-первых, если симпатичные друг другу люди подстраиваются друг к другу, то нет ли здесь обратной связи. То есть, если начать подстраиваться к какому-либо человеку, — не вызовет ли это его симпатии к тебе, его расположения?.. Вызовет и вызывает. Это тысячи раз экспериментально подтвердилось… Во-вторых, поскольку это так, какие способы подстраивания существуют? Как они действуют, откуда берутся, и, главное, с какой эффективностью каждый из них работает?.. Не существует ли таких способов подстраивания, которые действуют быстро, наверняка, и вызывают наивысшую симпатию к тебе.

Третье, — возможно ли разработать такую методику, при помощи которой, используя все выше сказанное, можно было бы управлять другим человеком, полностью подчинить его другой воле… То есть, можно ли создать методику программирования другого человека.

В реальности это бы выглядело так.

Встречаются друг с другом два человека. Они невинно о чем-то беседуют, о плохой погоде, о затянувшемся дожде, и о том, что троллейбусы стали ходить реже, чем раньше, а потом один из них, запрограммированный, идет на работу, заглядывает в сейф с деньгами, набивает их полную сумку, и относит на вокзал в камеру хранения. Откуда их забирает первый.

Второй же об этой истории напрочь забывает. Ищет похитителя казны своей фирмы с такой же искренностью, как и остальные. И никогда его амнезия не пройдет. Поскольку никакой амнезии не было… Задание свое он получил на подсознательном уровне, выполнило его подсознание, в автоматическом режиме, примерно так, как подсознание руководит разными системами организма, скрытно от сознания, чтобы то не отвлекалось по мелочам. И на всякую ерунду…

Нужно сказать, что у нашего инвалида, через какое-то время, все это стало получаться…

Мэри, естественно, полуоткрыв рот, слушала эту небольшую лекцию профессора. Была она этой ночью удивительно женственна. Несколько неправильные черты ее лица, чуть длинный нос и чуть тонковатые для такого носа губы, приобрели какую-то законченную гармонию, — и казались Гвидонову не просто красивыми, а какими-то родными, домашними, не один десяток лет уже виденными, и от этого ставшими напрочь своими. Будто он подстраивался под них с какого-то самого раннего детства.

— Значит, — сказала Мэри, приподняв бокал, и чуть отпив из него, — если я вас правильно поняла, вы можете прийти к нам в гости, и, чтобы вызвать наше уважение к вам, просто сказать нам что-нибудь о погоде, или сделать как-нибудь рукой, как мы делаем. И все?.. Вы можете ненавидеть нас лютой злобой, а мы ничего об этом знать не будем. Мы будем вас — любить?