Кеннет Харви - Жертва

— Я не могу.

— Ты должна.

— Почему?

— Потому что все прошло.

— Что?

— Прошлое. — Он скривил губы, его глаза остекленели, что было первым признаком охватывавшей его слабости, и на лице появилось выражение обиды, которое укололо Алексис в самое сердце.

— О, Скай, — сказала она тихо, глядя, как слезы подступают к его глазам. — Как твои синяки?

— Нормально.

— Это было ужасно, да?

— Да.

Звонок прозвонил дважды, прежде чем Триш смогла подойти к двери. На сегодня Триш отдала Кимберли своей матери и потому воспользовалась свободным днем для того, чтобы докрасить одну из свободных спален на втором этаже, куда она планировала переселить Кимберли, когда девочка подрастет. Когда она подошла открыть дверь, на ней был надет ее заляпанный белый комбинезон и руки были перепачканы краской персикового цвета.

На пороге стоял незнакомый ей человек.

— Здравствуйте, — сказал он.

— Вам кого?

Она оглядела светловолосого мужчину привлекательной внешности. Если бы не оттенок жесткости, который придавал его лицу волевой характер, она бы приняла его за одного из состоятельных друзей Грэма. Но в этом человеке было что-то большее, чем этот утонченный лоск, эта сдержанная манера воспитанной оболочки.

— Ваш муж дома?

— Нет, простите. Он некоторое время назад уехал на работу.

— Я подумал, что у него может быть выходной.

Взглянув поверх женщины, голос которой он узнал по записи телефонных разговоров, сержант Кроу за ее спиной увидел изящную лестницу с резными перилами и обшитый панелями красного дерева коридор, уходивший в глубину дома. Прежде чем прийти сюда, он заглянул на склад Олкока. Там оказалось пусто, так что Олкок либо ехал на склад, либо куда-то еще.

— Ему что-нибудь передать?

Кроу оглянулся на свою машину, оставленную на подъездной дорожке, и увидел сквозь окно сидящего там в наручниках Стэна Ньюлэнда с опухшим лицом. Когда он снова посмотрел на женщину, то заметил, что она тоже посмотрела в машину, и потом ее глаза медленно встретились с его глазами.

— Вы полицейский, — сказала она.

Он не ответил, поняв, что приехать к ней было ошибкой. Он надеялся, что Олкок будет дома и сам откроет дверь. Тогда он смог бы по-быстрому вывести его. Но там оказалась эта женщина, которая потом сможет его опознать.

— Вы любите своего мужа, миссис Олкок?

— Я… не понимаю, какое…

— Это важно, потому что на самом деле вы не должны… испытывать привязанность к такому человеку, как он.

Она стала закрывать дверь.

— Простите, у меня дела…

— Миссис Олкок. — Кроу положил руку на резную панель двери. — Так ваш муж считает себя еще сильнее, когда он знает, что может убивать и по-прежнему быть любимым, мучить женщин за спиной у жены, а потом обманом заставлять ее любить себя. Дома все так мило. А вне дома он чудовище.

Чудовище? Он пожалел, что так выразился. Слишком резкое слово. Невероятное, фантастическое. В реальном мире чудовищ не существует. Это больше похоже на Джекила и Хайда. [7] Доктор Джекил, герой повести Р.Л. Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», известный ученый и всеми уважаемый человек, нашел возможность разделить в человеке хорошее и дурное и перевоплотился в мистера Хайда, воплощение абсолютного зла. Человек с двумя лицами. Чтобы создать чудовище, нужно сначала сделать его человеком.

— Я не обязана вас выслушивать.

Кроу поднял руку. Она права. Она не обязана его выслушивать. И никто не обязан. С какой стати? Дверь захлопнулась, и он стал разворачиваться на пороге, как вдруг услышал звук снова медленно открывающейся двери. Он уставился в землю и стал говорить, говорить ради этой женщины:

— Если вы хоть сколько-то цените жизнь огромного количества девушек, тогда сделайте вид, что вы никогда меня не видели. У вас же есть дочь, верно? — Взгляд, который он бросил на нее, одновременно и угрожал, и молил о помощи. Он смотрел, как она отреагирует на его слова. — Не соглашайтесь с этим. Я имею в виду, вы должны ее защитить.

— Вы арестуете моего мужа?

Кроу на минуту задумался. Какое-то время назад он бы арестовал Олкока, но больше он не считал себя полицейским. Он пошел дальше, преодолел границы, державшие его в бюрократических рамках нового, несправедливого правосудия. Теперь он будет творить правосудие так, как он его представляет, старым способом. Никаких добреньких формальностей, позволяющих освободить преступника, никаких сделок, никаких богачей, покупающих невиновность за деньги. Отныне только чистая справедливость. Нет, даже не так. Одна жизнь за множество отнятых жизней. На самом деле даже смерть одного человека не уравняет весы. Правосудие — это сильно искаженная абстракция.