Павел Астахов - Продюсер

Павлов пожал плечами, усмехнулся и вытащил телефон:

— Пожалуйста! Смотрите сами.

Он быстро открыл папку с входящими сообщениями, и на экране высветились сразу шесть — все от Киры. Артем на глазах Агушина открыл первое попавшееся:

— Вот, читайте…

«Тема, спаси! Этот варвар с Лубянки хочет лишить меня свободы».

— А вот еще, — нажал адвокат кнопку:

«Павлов!!! Отвечай!!! Я в опасности!!! Меня ищет Интерпол!!! Они хотят расправиться со мной!!! Я не убивал Иосифа!!! Я невиновен!!!»

Агушин скривился, как от горькой пилюли:

— Нуу-у! Хватил ваш Фарфоров. Какая расправа?! Совести у него нет! Я хотел с ним только поговорить.

Артем спрятал телефон.

— Во-первых, Фарфоров не мой, а во-вторых, ваше «поговорить», как правило, выливается в «давайте останемся». Честно говоря, я не понимаю, что вы хотите узнать у Кирилла?

Агушин посуровел.

— Господин адвокат, если вы собираетесь защищать Фарфорова, то я официально выдам вам повестку. Но тогда вы не сможете в одном процессе вести дела потерпевшей стороны. Понимаете?

Артем охотно кивнул.

— Это ясно даже первокурснику. Я не собираюсь защищать Кирилла Фарфорова, но и не вижу оснований вам его третировать. Не забывайте, он народный артист. Обидеть художника может каждый!

— Ну да. Художник от слова… не знаю какого, — заворчал Агушин, — чего же он орал на весь клуб, что убьет Шлица? Можете объяснить? Двадцать человек подтверждают, что именно Фарфоров накануне убийства поссорился с убитым продюсером. На глазах сотни людей. Потом всю ночь выкрикивал угрозы. В том числе убийством и расправой. Можете это объяснить, Артем Андреевич? Как это сочетается со званием народного артиста? Или это у них норма? — начал заводиться Агушин.

Он злился и что не может достать Фарфорова, и что Медянскую у него отняли, и тем более что Президент почему-то больше не звонит… Павлов укоризненно посмотрел на следователя:

— Геннадий Дмитриевич, ну почему вы смотрите на мир через призму недоверия? Всегда подозревать — не тяжело ли?

Агушин остановил готовый вырваться всплеск мизантропии и, успокаиваясь, вдохнул и выдохнул.

— Ничего. Не жалуюсь. Кто-то должен эту работу делать. Не все же отмазывать преступников.

Павлов тоже вздохнул и покачал головой:

— Бог с вами, господин Агушин! Какие преступники?! Кто отмазывает! В лучшем случае это делается с ведома ваших коллег. В худшем — по указанию начальства. При чем здесь вообще адвокаты?

Агушин изготовился ответить, но Павлов упреждающе поднял руку:

— Но не об этом же речь! Вы подозреваете артиста, народного певца. В чем? В убийстве? Хорошо. Тогда объясните, зачем человеку, неглупому причем, готовя расправу, кричать об этом? Он не производит впечатления ненормального. Не маньяк, не идиот и не дебил. Так? Так! Можете объяснить? Зачем он сам себя сдает с потрохами? А потом идет и убивает? Несуразица какая-то…

— Возможно, возможно, — сварливо проворчал Агушин, — но он мог и не сам. Скорее даже не сам. Нанял кого-то тут же ночью в клубе, а утром испугался того, что сделал.

Артем всплеснул руками:

— Отлично! Значит, наемные киллеры разгуливают у вас под носом по ночным клубам и нанимаются, как проститутки? Оригинальная версия! Вот уж Президент обрадуется вашей теории! Он же дело на контроле держит. Звонил?

Агушин вздрогнул: Павлов заговорил о самом наболевшем.

«И откуда этот проныра все знает?»

— Звонил! — насупился он. — А что? Завидуете, Павлов?

— Да упаси господь! Как говорится: «Минуй нас пуще всех печалей и царский гнев, и царская любовь!»

Но Агушин думал уже о своем.

— Ничего, — нервно подрагивая ногой, успокаивал он сам себя, — у нас есть что сказать Президенту. Первые результаты очень позитивные!

Но прозвучало это весьма двусмысленно и неубедительно. Павлов сложил руки на груди и улыбнулся:

— Дорогой Геннадий Дмитриевич, хотите совет?

— Совет? Ну?

— Ищите не там, где стоит фонарь, а там, где темно! Во мраке прячется убийца. Крадется он всегда неслышно. Внезапно жертву настигает. Безжалостно вас убивает.

— А? Шекспир? Знаю, читал.

— Ну, примерно так, — усмехнулся Артем, наклонился перед Агушиным над столом и уперся руками. — Фарфоров — это фонарь. Яркий, слишком яркий для убийцы. И даже для заказчика. Да и не было у них особых финансовых пересечений. Гонорары? Да. Но это не причина для кровопролития. Тут интересы покрупнее…

Он приблизился к следователю еще и понизил голос:

— И ваша буква «ф» может быть вовсе ни при чем. Иосиф вообще не выговаривал половину алфавита. Лодка у него была «вотка», а купальник — «тупальнит». Так что и «ф» могла быть и «р», и «л», и «д», и даже «з». Вы же никогда его живьем не слышали?