Павел Астахов - Продюсер

Павлов кивнул в ответ:

— Я и говорю: «Три!» Так что прежняя закалка пятиборца позволила Фанечке справиться и с Митей, и с Гариком, и с Бессарабским, ничего удивительного.

— А мне все равно как-то не верится, — поежился Фрост. Глядя на прыть, проявленную Кузьминым при задержании, он боялся даже представить, что мог натворить этот полоумный террорист-спортсмен-продюсер в одном лице, не возьми Корней с собой Павлова. Он и остановил лохматого Нафаню. Фрост передернул плечами:

— Нет. Бред какой-то! А кто же взорвал машину Фарфорова? — ухватился за новую версию Фрост, и его глаза заблестели.

— Ва! ва! — закивал головой в ответ Нафаня.

Артем наклонился и похлопал его по плечу:

— Понимаем. Понимаем. Не волнуйтесь, Кузьмин. Ваши заслуги останутся при вас. Та же комбинация, что и сегодня, только марганцовка наша. Российская. Глицерин, сахар, марганцовка в равных долях, все это пакуется в презерватив и опускается в бензобак, вот и часовая мина, полчаса-час — и ку-ку! Привет родителям.

— Но почему же он не взорвался совсем? — почти разочарованно спросил Фрост, не то начинавший все же верить в сверхъестественные способности террориста-одиночки, не то разочарованный чудесным спасением Фарфорова.

Артем в ответ пожал плечами:

— А это как повезет! Скорее всего, водитель заправил полный бак. Вот и взрыв не вышел полноценным. Либо крышку плохо закрыл — и все газы рванули наружу. Я не могу точно сказать. Это скорее к пиротехникам вопрос.

— Ладно. Оттащите его в хвост! — Фрост сделал повелительный жест охране. — А вообще-то я с вами, голубчики, еще поговорю. Мало не покажется. Как он с этим дерьмом на борт поднялся?! На ваших, мля, глазах!

— Но он же рядом с вами шел… — начали оправдываться телохранители.

И тогда уже начался мат. Сплошной мат. Фрост это дело и любил, и умел.

А Павлов сидел, смотрел на болезненно искаженное лицо незадачливого террориста и уже думал — о своем, об адвокатском. Рассказ Нафани о своих бесчисленных подвигах породил одну прямую, как телеграфный столб, и такую же негибкую проблему: как это теперь будут разгребать? Нет, это не была проблема адвоката Артема Павлова, но тот же Агушин, уже назначивший убийцу в лице Ивана Бессарабского и даже получивший за это кресло из рук Президента, теперь оказывался в положении если не Геббельса, то барона Мюнхгаузена. А сам Президент — соответственно — становится пострадавшим, хуже клиента «МММ». Этого наверху не любили.

— Аля, где там у меня свежая рубашка? — поднялся с кресла Фрост.

Впрочем, и кресло под ним было совершенно мокрым от пота.

— У, тварь, — злобно глянул он на Нафаню, лежащего с заведенными назад, сцепленными наручниками руками, — столько геморроя из-за одного козла! Вот что теперь с тобой делать? В море сбросить? С высоты семь тысяч кэмэ…

— Вы головой-то думайте, — напомнил ему о своем присутствии Артем, — прежде чем такие угрозы вслух произносить…

Фрост недобро хмыкнул.

— А куда его еще? Ментам сдать? Так я этим заниматься не буду. Мне показания на него давать — нож к горлу. Я же первым в трупах и окажусь. Нет, вы, Павлов, как знаете, но на меня не рассчитывайте. Я — пас.

Фрост знал, что говорит. Случись такому лицу, как он, давать показания на Нафаню, и мало не покажется никому. Сам вызов медиамагната в суд становился нежелательным прецедентом и как бы давал следственному аппарату команду «фас!», «можно!». А такой команды Президент пока не давал.

Фрост поменял рубашку, плюхнулся на соседнее — сухое — кресло, и самолет пошел на посадку, а Артем вздохнул и снова принялся перебирать все составляющие ситуацию части. Но как ни пытался он убедить себя в том, что закон будет прав при любом приговоре, мотивы у Нафани оставались понятные, и сдавать его аппарату Фемиды было неприятно.

«А надо…»

— Пристегните ремни, пожалуйста, — певуче попросила стюардесса, и Артем послушно пристегнулся и откинул голову на спинку кресла.

Он был одновременно взвинчен и совершенно измотан, а ему еще предстояло выработать собственную позицию. Но гуманистическая и одновременно законная позиция все никак не вырабатывалась. Хуже того, гарантий, что закон и справедливость восторжествуют, не было вообще! Скажем, логично было думать, что уже показавший себя беспринципным карьеристом Геннадий Дмитриевич скорее похоронит всех причастных к делу живьем, чем признает, что получил это кресло незаслуженно.

А был еще суд, вынесший неверное решение…