Ричард Дейч - Карта монаха

Соколов проработал в «Божьей истине» два года. Менее чем за двадцать четыре месяца он получил десять патентов и разработал шесть новых лекарственных препаратов. Но в душе у него копился гнев, поскольку стало ясно, что предполагаемое сотрудничество с Джулианом вылилось в нечто совершенно иное. Его просто-напросто использовали: благодаря его таланту возрастало богатство Джулиана Зиверы. Соколов чувствовал: это предательство.

Как раз тогда, когда он уже готов был собраться и уехать, Джулиан пригласил его к себе в замок. Они сидели в библиотеке с видом на море. День был теплый, яркая синева неба отражалась в океанских волнах. Джулиан налил Соколову водки и взволнованно сообщил…

О том, что он узнал, где находится карта житника.

История казалась невероятной, но, как не уставал повторять Джулиан, была совершенно правдивой; он просил Соколова стать его партнером и руководителем, сопровождать его в поисках Либерии и ее мифического содержимого.

Но саму карту, вопреки обещаниям, так и не доставили, якобы украли. Соколов в эти россказни не поверил, решил, что Джулиан передумал принимать его в партнеры, опять захотел украсть у него то, что принадлежит ему по праву.

Соколов был сыт Джулианом по горло. Он делился с ним плодами своих трудов, результатами исследований и научных прорывов. Но теперь он слишком разочаровался, чтобы делить с ним еще и мечту. Упаковав научную документацию, патенты и разработанные лекарственные препараты, он сделал один-единственный телефонный звонок. Соколов знал, что тот, кому достанется карта, станет обладателем невообразимого богатства, своими размерами превосходящего валовой доход большинства стран. Разве может быть лучший путь к восстановлению былой славы России? Пусть в мире будущего возродится прошлое! Финансовая выгода будет гигантской. Соколов тут же решил, что материальные плоды его трудов должны достаться не тому, кто даст больше денег, а его родной стране. Он отплатит добром родине, которая столь беззаветно делилась с ним всем, что у нее было.

Одним телефонным звонком позже столь любимая Соколовым государственная машина пришла в движение. Немедленно началось восстановление исследовательских лабораторий Соколова. Наследница КГБ, ныне носившая название Федеральной службы безопасности, вызвала лучшего своего человека — он должен был помочь в получении легендарной карты. Этим человеком оказался Речин, и он оправдал оказанное доверие: добыл то единственное, что могло заставить Джулиана отдать карту кремлевских подземелий, — мать Джулиана, Женевьеву Зиверу.

И вот Соколов смотрел на Женевьеву. Она находилась под воздействием седативных препаратов и лежала, привязанная ремнями к каталке. Она не знала, что находится на глубине девяти этажей под землей, в самом охраняемом в России здании. Укрытая белыми одеялами, она безмятежно спала. Соколова поразило, как молодо она выглядит — темные волосы, безупречная кожа, — а главное, то, что ничто в ее внешности не напоминало Джулиана. Протянув руку, он тронул крестик на цепочке у нее на груди, гадая, действительно ли она верующая или просто отдает дань моде, подобно своему сыну с его личиной религиозности.

Он рассматривал ее, не выказывая и не испытывая каких-либо чувств; для него она ничем не отличалась от трупов в морге, вскрытием которых он постоянно занимался в научных интересах. Он смотрел на нее как на товар, невольницу, предназначение которой — быть обменянной на карту Дмитрия-житника. Если же обмен из-за отказа Джулиана не состоится, он без малейших угрызений совести прикажет ее убить.

— Как ваш сын? — спросил Соколов, выключая свет в лаборатории.

Речин посмотрел на него. Этот безжалостный убийца с трудом говорил о болезни сына.

— Слаб. Не знаю, сколько он еще выдержит.

Они вместе пересекли вестибюль, вошли в грузовой лифт и взлетели на девять этажей. Наверху лифт резко затормозил. Дверцы разошлись; двое часовых, отдав честь, пропустили их. Доктор и убийца вступили в гигантское мраморное фойе с высокими, двадцатифутовыми, потолками и деревянными скамьями вдоль стен. Все здесь оставалось таким же, каким было сто пятьдесят лет назад. Дальнюю стену украшал гигантский барельеф: медный, местами с патиной, двуглавый орел.

Огромные двери раскрылись; в помещение ворвался поток утреннего солнца. Они вышли из здания Арсенала. Окидывая взглядом Кремль, оба питали в сердце надежду. Речин — на спасение сына. Соколов — на прекрасное будущее.