Ричард Дейч: Карта монаха

— Майкл, когда Мэри незадолго до своей смерти приходила ко мне, она говорила о тебе с такой любовью. Называла тебя самым лучшим мужчиной на свете. Она сказала, что отец может только гордиться таким сыном. — Глаза Стефана закрылись, но тут в груди у него захрипело, и он опять открыл их. — Она была права. Весь последний год я только и думал, что о смерти, считал, что мне незачем больше жить. Но теперь…

— Постарайся, чтобы мы не зря тебя спасали, — стараясь улыбаться, отозвался Майкл.

Стефан смотрел на Майкла, пытаясь не опускать веки, и, прежде чем потерять сознание, успел улыбнуться сыну.

Майкл, Симон и Буш стояли у свежей могилы. Надгробный камень пострадал от непогоды, но поразительно хорошо сохранился. В это утро в изножье могилы, перед земляным холмиком, усыпанным погребальными цветами, установили новую гранитную плиту с инкрустированной надписью.

На погребальной службе выступили Симон и Майкл. Слова обоих исходили из самого сердца. Они говорили о достойно прожитой жизни, отмеченной многими добрыми делами, любовью и преданностью семье.

Майкл посмотрел на имя, указанное на надгробном камне. Фамилия мужа и жены, умерших с таким большим интервалом. Но плита… было решено выбить только имя без указания дат, тем более что дата рождения никому не известна. Не существовало записей, не осталось ни свидетельства о рождении, ни, в сущности, вообще каких-либо документов, подтверждавших факт ее появления на свет.

Уже второй раз имя Женевьевы звучало на поминальной службе. Второй раз Майкл стоял у края могилы, оплакивая эту женщину.

Майкл посмотрел на плиту в ногах могилы Джулиуса Юриана Зиверы, мужа Женевьевы. Он умер очень давно. Женевьева говорила о нем редко и только с Симоном. Он знал и понимал ее лучше, чем кто-либо другой. Он знал и как она любила мужа, и как коротка была пора этой любви. Симону была известна ее истина, о которой он не рассказывал никому, кроме Майкла и Буша. Истина, заключающаяся в том, что некоторые тайны, некоторые секреты лучше не раскрывать. Женевьева была гораздо старше, чем можно было подумать. Она вырастила и воспитала не только Джулиана, но также и мать Симона и кто знает, скольких еще до них. Симон знал, что она погибала множество раз и потом появлялась опять — потому что, подобно самому Симону, была хранителем, защитником тайн земных и небесных, секретов, которым лучше всего оставаться нераскрытыми, которых людям лучше не касаться.

Майкл прочел надпись на плите мужа Женевьевы. Он не был изумлен датой, поскольку знал, что она была старше, гораздо старше своего мужа, умершего в 1845 году.

Буш, в своей обычной манере, счел все это чем-то совершенно непостижимым. Майкл, наедине, спросил Симона, объясняется ли ее возраст тем, что она была хранителем шкатулки, возможно, открыла ее или это связано с чем-то другим.

Симон не знал, но предпочитал думать, что это из-за ее доброго сердца, то есть по второй причине.

Трое друзей бросили в могилу по горсти земли. Они были единственными людьми на свете, которые знали, что земля, падавшая в этот день в шестифутовую яму, ударяется о пустой гроб.

Доктора сделали все, что могли, удалили пули из ноги, плеча и груди. Одна пуля задела легкое. Кровопотеря была серьезная, много крови Стефан потерял и во время их возвращения на берег. Доктора в вызванном Сьюзен частном вертолете приступили к работе еще до того, как вертолет поднялся в воздух, направляясь в одну из больниц Корсики. Стефан пребывал в глубокой коме, так что вероятность выживания, по оценкам врачей, составляла один к десяти. Майкл и Сьюзен сидели у его постели, отлучаясь, только чтобы поесть. Дважды происходила остановка сердца, но оба раза его возвращали в мир живых.

Майкл и Сьюзен разговаривали мало, но когда произносили слово-другое, то с нежностью и уважением. Оба потеряли любимого человека и теперь скорбели вместе, вместе молились, чтобы человек, лежащий сейчас в постели, тот, за спасение которого оба боролись, сумел выжить.

Однажды — это было в три утра — оба задремали.

Майклу снился Кремль снаружи и под землей, снились путешествия, которые он предпринял, только чтобы потерять всякую надежду. Еще он видел своих приемных родителей, Сент-Пьеров, и Мэри.

Уже несколько месяцев, как она ему не снилась. Прежде, когда это случалось, воспоминание о ее улыбающемся лице оставалось с ним на весь день, помогая прожить его. И вот она вернулась, и в этом сне у нее были такие же изумрудные глаза, какими он их помнил. Все собрались у него в доме, в большой комнате, и в окно лился яркий солнечный свет, такого сияния он раньше никогда не видел.