Джойс Оутс - Одержимые

Я должна видеть, должна раздобыть свет, чтобы видеть.

Я отчаянно стремилась вниз за электрическим фонарем в шкафу, хотела зажечь свечи, в спешке забыв про халат и тапочки. Я не могла сказать, какой был год, не могла ответить, где я была, который это был дом из тех, где я жила. О, женщина моего возраста: лохматые седые волосы висят вдоль спины между лопаток, тяжелые вислые груди, бедра, ляжки, живот тоже отвис, пыхтя, как собака, потею, даже на этой продуваемой сквозняками лестнице, босая и унылая. Как бы уставились на меня в сожалении бывшие друзья, как презрительно усмехнулись бы дочери! Никогда в молодости вы не задумываетесь над тем, что однажды станете такой.

Дождь и гром не переставали, а молнии все не было видно. Только по сипе земного притяжения я ощутила, что двигаюсь вниз, наконец вдруг, ступив на следующую ступеньку, я поняла, что они закончились и я спустилась с лестницы.

Я сильно дрожала, согнувшись, словно отражая удар. Но темнота была пуста.

Здесь отвратительный запах спальни был слабее. Но я его чувствовала — он пристал к моей фланелевой рубашке, к волосам — правда не так сильно. Преобладал резкий запах дождя и земли, запах, который ассоциировался с весной. Весенние дожди и оттепель после зимы. Каждый год кажется, что тепло приходит с запозданием, и поэтому более желанно. Ветреные дни, когда светит солнце, приносят запахи, от которых кажется, что ты живая.

Я ухватилась за балясину, чтобы сориентироваться. Справа была гостиная, слева кухня. Мне нужна была кухня. Словно шагнув в черную воду, я двинулась в сторону кухни, сразу же споткнувшись о стул (кто оставил стул в таком месте?), и ударилась головой об острый край чего-то (полка? здесь?). Наконец я вошла в кухню, точно узнав ее по запаху пиши, копоти и холодному линолеуму под ногами.

Здесь я снова стала искать на стене выключатель, слишком сильна привычка.

Но, конечно, никакого света. Темнота оставалась постоянной и бездонной.

Мне пришло в голову еще раз попытаться позвонить по телефону, потому что помощь была необходима. Жуткая необходимость, не так ли? Но сознание помутилось, я не знала почему. Телефон находился на стене возле мойки, что в дальнем конце кухни, черной и пугающей, как глубокая вода, и кишечник мой сжался от страха. А что, если я не одна? А что, если кто-то поджидал, когда я сделаю неверное движение. Неожиданно я очутилась возле холодильника. Дверца открыта, изнутри несет холодом. С голодной жадностью я вдруг слепо, но безошибочно потянулась за куском мороженого кофейного пирога с корицей, который завернула вчера утром в целлофан, и за пакетом молока, видя все мысленным взором. Дрожа и торопясь, стоя перед раскрытой дверцей холодильника, я с животным аппетитом поглощала пирог, не оставив ни единой крошки, и пила молоко так быстро, что пролила часть его на себя. Насытившись, я почувствовала стыд за свое безрассудное поведение и быстро захлопнула дверцу, чтобы сохранить драгоценный холод.

Электричества нет и неизвестно, когда его починят. Скоропортящиеся продукты в холодильнике и морозилке могут прокиснуть. Конечно, морозилка сохранит некоторые продукты (мясо, например) еще несколько часов, пока не разморозится, но как только процесс пойдет, его не остановить, возникнет опасность отравления.

Я боялась остаться без еды, если гроза не кончится, если дороги непроходимы и я не смогу покинуть дом несколько дней. А телефон бесполезен. Даже если я дозвонюсь, меня ждут насмешки и издевательства. Сначала доведут до крика и ругательств, и лишь потом они узнают мое имя.

Мне нужен был свет. Теперь, пропадая без света, как без крови, я искала фонарь в шкафу среди банок и баллончиков аэрозолей. Но куда подевался этот фонарь? Неужели он положил его в другое место. В суете я столкнула что-то на пол, кажется чашку, она разлетелась на части, и добавилась опасность порезаться о битое стекло. Господи, пощади! Обезумевшая, рыдающая: «За что? За что? Помогите!» — ища фонарик, я вспоминала, не совершила ли в прошлом какой-то ужасный грех, за который теперь должна быть наказана, какую-то подлость, жестокосердие, может быть, невзначай, по слабоволию или несознательно, поскольку в своей неоглядной жизни мы так часто действуем, не подумав, не глядя на последствия. А если так, то сможешь ли ты простить меня!

(И все же я не верила, что действительно согрешила, ибо ничего не помнила. Словно вместе с электричеством стерлись все воспоминания. Словно в абсолютной темноте не должно быть времени, для сохранения абсолютного Настоящего.)