Дин Кунц - Безжалостный

Белла убрала эту картину и достала другую.

– Его похитители и люди, которые занимались Генри, когда он был в сознании, скрывали лица под масками. Только один человек маской не пользовался. Генри снова и снова пытался нарисовать его лицо, но не думаю, что оно чем-то вам поможет. Сами понимаете, проблемы и с точностью, и с пропорциями. Да и лекарства, которыми его пичкали, изменяли восприятие.

Когда она повернула картину ко мне, я увидел уже знакомое лицо, пусть в жизни оно и отличалось от нарисованного Генри. Этот человек смотрел на меня из «Мазерати».

Насколько я помню, писатели, режиссеры и создатели культов предсказывали конец света от огня или льда, падения астероида или смещения магнитного полюса Земли, причем всегда находили множество верных последователей.

Сердцем современные мужчины и женщины осознают: что-то не так с отрезком истории, который они унаследовали, и, несмотря на городские небоскребы, мощные армии и ставшую реальностью технику из научно-фантастических романов, стабильности нет никакой, а основание, на котором все зиждется, зыбкое.

Но если беда и придет, она будет концом цивилизации, а не концом света. Синее, бездонное небо, море, берег, земля, темно-зеленые хвойные деревья все это выдержат, останутся, не разделят участь человечества.

С яркой викторианской архитектурой и мирными обсаженными деревьями улицами Смоуквилл служил символом всего того, от чего отказался современный мир: уважения к традициям, которые могли бы стать нам прочным основанием; определенности нашего места во вселенной, умиротворенности души.

Огонь, лед, астероиды и перемещения полюсов – страшилки, которыми мы отвлекаем себя от действительной угрозы нашего времени. В век, когда каждый изобретает собственную истину, нет общности – только фракции. Без общности нет консенсуса, чтобы противостоять жадным, завистливым, безумеющим от власти нарциссам, которые захватывают контроль над обществом и превращают институты цивилизации в машины убийств.

Хорошего вам дня.

Вернувшись в кемпинг, я попытался поднять себе настроение. Цивилизация не собиралась рушиться. В самом худшем варианте мои мысли о надвигающейся катастрофе означали, что Пенни, Майло, Лесси и мне предстоит умереть. Вот. Маленькой поправкой я спас миллионы жизней.

Пенни задернула шторы. Подходя к дому, я заметил, что она стоит у окна, смотрит сквозь щелочку.

– Я чувствую себя мышью, – призналась она, открыв мне дверь.

– Я думаю, пообедаем мы здесь, закажем где-нибудь еду на вынос.

Она меня не услышала.

– Мы – мыши, пытающиеся добраться до другой стороны чащи, как в моей книге, а Ширман Ваксс – сова. Я знаю, что все мыши – герои, потому что они маленькие и славные, а маленьких славных злодеев просто не бывает, но вот что я должна тебе сказать, Кабби. Я хочу быть очень злобной совой, хочу спикировать на Ваксса, схватить его своим большим клювом, вспороть живот и вытащить все внутренности. Меня тошнит от того, что я – мышь.

– Так ты обо мне скучала?

– Разделяться – это ужасно. Когда ты собираешься в дом Лэндалфа?

– Через час станет темно, так что ехать сейчас смысла нет. Я хочу подождать до утра.

– Мы поедем с тобой. Мы не будем прятаться, как мыши.

– Ты все время простояла у окна?

– Не все время. Я поработала с ноутбуком, потом почувствовала клаустрофобию, потом к клаустрофобии добавилось нарушение ориентации и, наконец, тошнота. Мне, конечно, не стало так плохо, как в тот раз, когда мы застряли в лифте с Хадом Джеклайтом, но близко к тому.

Ноутбуки Пенни и Майло остались в доме на полуострове, но мой мы сберегли.

– А что ты делала с ноутбуком?

– Вышла в Интернет, посмотрела, каких еще художников невзлюбил Расселл Бертран.

– В этом коттедже есть доступ в Интернет?

– Да. На столе лежит маленькая открытка, на которой все написано. Государственная программа по обеспечению доступа в Интернет в дешевых мотелях для путешествующих бедняков. Это место не такое уж дешевое.

– Когда Майло станет директором ФБР, он сможет в этом разобраться.

– И еще, – продолжила Пенни, – Майло меня немного пугает. Он ведет себя так… странно.

– Только не Майло.

Мальчик сидел на полу, половину гостиной занимали его «игрушки». Какой-то маленький приборчик, о предназначении которого я мог только гадать, торчал из-за его правого уха, будто карандаш. На левое ухо он намотал несколько витков тонкой проволоки, но не потому, что к чему-то подключился. Просто хотел знать, где проволока, когда она может ему понадобиться.