Дин Кунц - Безжалостный

Хотя нас с Пенни закрывало от окна сиденье перевернутого дивана, такая защита не казалась мне очень уж надежной.

Стрелок знал, где мы прячемся. Диванное сиденье не могло остановить, возможно, не могло даже замедлить пулю при стрельбе патронами большой мощности. Если бы он быстро выпустил по дивану всю обойму, то наверняка попал бы в одного из нас, а то и в обоих.

Третий выстрел, пробитое стекло и треск дерева: пуля попала в кофейный столик, несколькими дюймами выше нашего распростертого на ковре сына. Щепки посыпались ему на голову и спину.

Кляня стрелка, Пенни поползла к Майло.

Схватив ее за щиколотку, я предупредил, что нельзя показываться из-за дивана, пусть он и являет собой столь ненадежное укрытие. Она попыталась вырваться, но я держал ее крепко, по-прежнему пытаясь найти оптимальное решение.

Мне хотелось броситься к Майло, защитить его или перенести в более безопасное место, но, если бы меня или Пенни убили, шансы Майло на выживание только бы уменьшились.

Оставаясь на полу, он ползком мог укрыться за мебелью, а потом тем же способом добраться до коридора, где стрелок уже не сумел бы его достать.

Мне требовалось привлечь его внимание, но кричать не хотелось, из опасения, что он, уже испуганный, от неожиданности поднимет голову.

Внезапно появилась Лесси. Подбежала к мальчику, встала над ним. Даже при таких обстоятельствах не гавкнула, но начала лизать левое ухо своего юного хозяина.

Майло открыл глаза, увидел Лесси, приподнялся, чтобы уложить ее на пол, вывести из-под огня.

– Нет! – Пенни вырвала ногу из моих пальцев и поползла к Майло, с твердым намерением перетащить его в безопасное место, но и сама стала удобной мишенью, буквально напрашиваясь на выстрел.

Пенни поначалу ползла на руках и коленях, но приподнялась, едва покинув наше ненадежное укрытие, с намерением побыстрее закрыть Майло своим телом и принять на себя предназначенную ему пулю.

На мгновение я замер.

Каждый из нас – совокупность жизненных впечатлений, не во фрейдистском смысле (мы все – их жертвы), но в том, что мы ориентируемся на пережитое, как на главный источник мудрости, если, конечно, не заблуждаемся и не живем на основе идеологии, отрицающей реальность. В переломные моменты жизни человек в здравом уме всегда полагается на уроки, полученные в прошлом.

Среди прочего мое прошлое научило меня, что сам факт моего существования – причина для изумления и признания чуда, что мы должны постоянно радоваться жизни, не зная, сколько еще нам отпущено, что вера – противоядие отчаянию, а смех – музыка веры.

Но не все уроки прошлого следует заучивать. Один эпизод моего детства показал мне, что злость всегда следует разбавлять, если не заливать юмором, и я не делал разницы между недостойной злостью и злостью праведной. Злость – мать насилия, это я знал, но не позволял себе полагать гнев (когда он – продукт чистого негодования и не замаран идеологией) отцом справедливости и необходимым ответом злу.

Странное дело, осознание этого давало о себе знать в моих книгах, но не в жизни… до появления Ширмана Ваксса.

Монстр в галстуке-бабочке стал не только моим мучителем, но и учителем. Нападением с «Тазером» и уничтожением нашего дома он пробудил во мне ту часть, которая пребывала в моральной коме. А уж выстрелы в Майло обучили меня тому, что я уже знал как писатель: гнев может вести и к решительным действиям, и к насилию.

Будь у меня оружие, я бы вышел из дома, чтобы найти того, кто стрелял сейчас из винтовки, и постарался бы убить Ваксса, прежде чем он застрелил бы меня.

Но безоружному мне не оставалось ничего другого, как поддаться желанию действовать, которое распирало мои разум и сердце, пусть действия эти и граничили с безумием. Я не мог защитить свою семью, руководствуясь здравомыслием, вот и приходилось идти на иррациональные поступки.

Как только Пенни, согнувшись, покинула укрытие, чтобы добраться до Майло, я выпрямился в полный рост, превратив себя в еще более удобную мишень. Рванул через комнату к боковой стене, у которой стоял плазменный телевизор.

И столь жарким был мой гнев, что я как минимум наполовину поверил, будто никакая пуля не сможет меня остановить, хотя и не повернулся лицом к окнам, чтобы поймать ее зубами.

Я услышал, как пробила стекло одна пуля, потом другая, и молил Бога, чтобы стреляли в меня.

Добравшись до боковой стены, я нажал на клавишу выключателя, приводящего в движение шторки, расположенные между слоями стекла. Я тревожился, что из-за повреждений стекла они за что-нибудь зацепятся и не дойдут до самого низа.