Дэвид Тейлор - Тайны Истон-Холла

— Ну, об этом можешь не волноваться (белое как мел лицо миссис Дьюэр вряд ли подтверждало эти слова). Миссис Хук обещала позаботиться обо мне. Знаешь, давай молиться, чтобы на этот раз тебе повезло. Такой шанс нельзя упускать.

— Ну да, конечно. — Хотя по выражению лица мистера Дьюэра нельзя было сказать, будто он слишком верил в успех предприятия.

Под конец второго дня, прошедшего после встречи с Грейсом, Дьюэр вдруг так разнервничался, что чуть ли не продал костюм и все остальное, чтобы вернуть пять соверенов. Но наутро на скрипучей лестнице послышались чьи-то шаги. Это оказался почтальон — не тот, что обычно разносит корреспонденцию по домам на Кларкенуэлл-Корт, а другой. В письме, на обратном адресе которого значилось «Картер-лейн», оказалась, как и сулил Грейс, пятидесятифунтовая банкнота, перечень ранее оговоренных дел, а также указание как можно скорее выехать в Большой Ярмут. Письмо было получено в девять утра, а в десять, одетый с иголочки, что явно вызвало одобрение со стороны швейцара, открывшего ему с почтительной улыбкой дверь, Дьюэр вошел в банк на Лотбери. Благодаря оказанному ему приему открыть счет на имя мистера Джеймса Ропера, как и заключить соглашение с представителями господ Балструд в Восточной Англии, оказалось чрезвычайно просто, и уже в одиннадцать Дьюэр направился на вокзал Шордич. Заплатив одиннадцать фунтов три пенса за билет до Большого Ярмута и обратно, отдал чемодан носильщику и позволил препроводить себя в вагон второго класса, где удивительно пахло анисом и сидела пожилая дама, держа проволочную дорожную корзину с пекинесом.

— Это замечательная собачка, сэр, — сказала дама. — Никого еще пока не укусила. Даже когда щенком была.

Дьюэр заметил, что весьма рад слышать это.

— И тем не менее, сэр, факт остается фактом: он терпеть не может путешествовать. И никогда не мог, и, наверное, так будет всегда.

На что Дьюэр ответил, что это весьма удивительно.

Наконец, окутавшись клубами пара, поезд отошел от вокзала и потащился через унылую задымленную местность, сплошь утыканную трубами, минуя извилистые притоки Темзы, на поверхности которых плавали окрашенные во все цвета радуги нефтяные пятна; склады, угрюмо нависавшие прямо над водой; старинные ремесленные мастерские, окна которых давно забыли, что такое стекло, а крыши — шифер; проползая под уродливо сгорбившимися, выложенными черным кирпичом гигантскими виадуками, мимо необъятных кладбищ, где надгробия жмутся друг к другу, теряясь под фантастически изогнутыми, покрытыми сажей ветвями деревьев. Отовсюду — с труб, зеленовато-черных складских стен, опор виадуков, покосившихся кладбищенских заборов — стекала вода, время от времени в ней отражались лучи бледного солнца, так что впечатление возникало такое, будто разом загораются, пробивая серый туман, десятки свечек: вспыхивают — и тут же гаснут.

Пожилая дама откушав сливы в сахаре, вскоре заснула с открытым ртом, демонстрируя ряд пожелтевших зубов, а собачка, повыв немного от тоски и одиночества, принялась грызть дно корзины, словно действительно верила, будто ей удастся вырваться на свободу.

За всем этим Дьюэр наблюдал в печальной задумчивости, не находя ничего, что помогло бы развеять его тревогу. Он очутился слишком уж на виду, и это его смущало. Ему казалось, что облаченный в свой черный костюм, с шелковой шляпой на коленях, он похож на экспонат в музее и посетителей приглашают осмотреть его и оценить по достоинству. Подобное ощущение чрезвычайно нервировало Дьюэра. По коридору, громко топая башмаками, прошел кондуктор, и Дьюэр вжался в угол, как человек, за которым гонятся. На некоторых станциях по пути следования поезда в окно заглядывали старушки, предлагая купить свежую газету или миндальную карамель, и он в страхе вскакивал с места. В Ипсуиче проснулась его спутница. Она еще раз рассказала о достоинствах своей собачки и, сопровождаемая какой-то родственницей, сошла на платформу. Севший на ее место смуглолицый молчаливый мужчина, сразу же принявшийся тереть ногти носовым платком, Дьюэру совершенно не понравился. Он решил, будто это полицейский инспектор, который путешествует инкогнито и только и ждет, когда поезд вползет во тьму тоннеля, чтобы наброситься на него и надеть наручники.

И в Норидже было не лучше. В ожидании пересадки на другой поезд ему пришлось два часа болтаться по городу в сопровождении услужливого носильщика, не отходившего ни на шаг и показывавшего достопримечательности города — например, старинный замок (он же тюрьма), где уныло копошились люди в полосатой одежде. От Норуича до Большого Ярмута не больше двадцати миль голой, плоской как доска, местности, сплошь застроенной ветряными мельницами, но Дьюэру хотелось, чтобы это были все двести. Тем не менее, достигнув места назначения, он был рад осознать — хотя еще четыре часа назад это представлялось почти невероятным, — что он по крайней мере жив, львы его не сожрали и даже не покушались на него. А носильщики, железнодорожные служащие, да и всякого рода зазывалы, шнырявшие в поисках туристов, обращались с ним в высшей степени пристойно. Приободрившись таким образом, Дьюэр подхватил чемодан и примерно в четыре часа пополудни вышел из вокзала. Задержавшись возле запряженной в подводу лошади, он непринужденно осведомился у какого-то старика в рабочей куртке, державшего вожжи, где здесь, в Ярмуте, можно остановиться и что стоит посмотреть. Выяснив, что благородные господа предпочитают, как правило, гостиницу «Бейтс», а у причала стоит отличная экскурсионная яхта, упомянутая в одном из романов мистером Чарлзом Диккенсом, Дьюэр велел немедленно отвезти его в гостиницу, чтобы завтра заняться осмотром яхты.