Дэвид Тейлор - Тайны Истон-Холла

— Только не шумите, — велел он. — В доме мы должны хранить полное молчание.

Я пообещала рта не раскрывать.

Странная экскурсия! Сначала мы бесшумно спустились по лестнице в глубине дома, где через большое окно светила луна, обволакивая нас белым призрачным светом. Миновав общее помещение для прислуги, вышли к комнате, за дверью которой горела лампа.

— Это кладовка старины Рэнделла, — пояснил мой опекун. — Не удивлюсь, если он уснул прямо на стуле. — Не производя ни малейшего шума, он открыл дверь (старик крепко спал, положив голову на стол) и взял ключ от калитки, ведущей в сад.

Должна признаться, человек я на редкость пугливый — папа всегда дразнил меня боякой, — и если бы не опекун, на чью руку я опиралась, мне было бы очень страшно. А как тут не забояться — деревья угрожающе шелестят листьями на ветру, по небу бегут густые тучи, вокруг ни зги не видно. Спрашивать о том, где именно находится псарня, нужды не было — издалека слышался вой. Собаки содержатся в огромном бараке примерно в полумиле от дома. По мере нашего приближения — опекун по дороге прихватил валявшийся в прихожей фонарь — лай и рычание усиливались, и в доме вполне могли подумать, будто забрались воры.

Меня лично собаки ничуть не заинтересовали, показались просто крупными хищниками, похожими на волков, раньше я таких не видела — они напоминали одну из разновидностей мастифа. А вот опекун чрезвычайно оживился, то и дело просовывал руку в конуру — в темное время суток собаки сидели на цепи — и бросал им печенье.

Эти существа явно требуют большого внимания и забот, и я спросила у опекуна, кто ими занимается — мистер Рэнделл или слуги?

Опекун сказал, что слугам он в это вмешиваться — его слово — не разрешает.

Я дрожала от холода, и он забеспокоился. Не желаю ли я поверх своего надеть его пальто? Или, может, домой вернемся? Получив утвердительный ответ, он запер псарню, выключил фонарь — собаки притихли и молча смотрели ему вслед — и двинулся через погруженную в темноту лужайку. Рядом с бараком я заметила высокий колючий кустарник правильной квадратной формы, посредине находилась деревянная калитка, которую и при дневном-то свете различить, наверное, непросто.

— А это что такое? — поинтересовалась я, когда мы прошли через нее.

— Да так, ничего, — пожал он плечами. — Просто участок леса, я держу его закрытым.

Но мне показалось, там содержатся другие собаки, поскольку, клянусь, слышала шорохи и сопение, доносившиеся явно не из барака.

Мы вернулись в дом и прошли в кабинет, где все еще горел огонь (должна признаться, это немало меня порадовало), там мне предложили бокал вина. Было уже очень поздно — половина первого ночи, — но опекун явно хотел поговорить и для начала продемонстрировал мне пару шилоклювок под стеклом. Мне они показались славными птичками, непонятно только, почему они должны быть здесь, а не летать на воле, где-нибудь в районе Брейдон-Уотер. Но на эту тему я предпочла не высказываться.

Точно так же — хотя слова вертелись на кончике языка — я ничего не сказала про розу.

Сэр Чарлз выбрался из своей щели и, беззвучно пробежав по полу, вплотную приблизился к моим юбкам, что мне, надо сказать, совершенно не понравилось.

Мой опекун продолжал пристально смотреть на меня. Следуя его настояниям, я снова повернулась к стеклянным ящикам и на мгновение уловила в одном из них его отражение. Такое выражение бывало у папы, когда он рисовал, только куда более открытое.

— Сэр, — заговорила я спустя примерно полчаса, — мне все же очень хотелось бы написать письмо, о котором у нас шла речь.

— Что за письмо? — сделал он вид, что не помнит.

— Письмо адвокату моего мужа.

— А зачем он вам понадобился? — полюбопытствовал он без тени недовольства.

— Ну, мне много о чем надо у него спросить, — пролепетала я.

— Спросите у меня.

— Я бы предпочла спросить у него.

— Что ж, в таком случае пишите.

Вот и весь разговор. Опекун проводил меня в мои апартаменты и, не сказав ни слова, поклонился на прощание.

Мне подумалось, что я просто еще одна шилоклювка, которую мистер Даун поймал для него на предмет изучения на досуге.

А потом, утром, еще один цветок. Такая же белая роза на серебряном подносе. И опять ни малейшего намека на то, кто бы мог ее послать.

Тем не менее кое-какие источники для получения сведений у меня были.

Когда Эстер принесла мне обед и, прежде чем снять тарелки с подноса, поставила на стол розу, я спросила: