Питер Абрахамс - Чужая вина

— Ладно.

— Я слышала, вы любите кантри. — В машине зазвучал Джордж Джонс. «Все пропало». Пират ощутил порывы ветра на лице. Это и есть свобода. Это и есть Америка, это и есть молодость — вот так вот мчаться по дороге… Только он уже не молод. Пират попытался определить последовательность аккордов, но не смог. Он перестал слушать, перестал наслаждаться ветром на лице — стал просто ждать, что случится дальше.

Машина остановилась.

— Можете снять повязку.

Пират повиновался.

— Заметили изменения?

Пират оглянулся по сторонам. Они припарковались в конце какой-то улицы, прямо перед ними был тротуар, а за ним — нечто вроде канала.

— Изменения? — Он не понимал, чего от него хотят.

— Вам не кажется, что чего-то тут не хватает?

Пират задумался.

— Ну, людей вокруг нет. Вы об этом?

— Пирс исчез, — сказала репортерша.

— Какой еще пирс? — Пирата эта загадочность уже начала раздражать. Что она несет? Они вышли из машины.

— Вы точно не узнаете это место?

— Ваша игра началась, да? Мне кажется, мы уже не в Бельвиле. Более точно сказать не могу.

Репортерша рассмеялась.

— Вы выиграли.

— Как так?

— Здесь раньше находился старый пирс Пэриш-стрит. Именно здесь убили Джонни Блэнтона. Теперь я на сто процентов уверена, что это не вы его убили.

— Это было такое испытание?

— И вы с блеском его преодолели. А теперь поедемте обедать.

На несколько секунд раздражение усилилось, едва не перерастая в гнев. Пират глубоко вдохнул. «Испытание, лишь испытание».

— Хорошо.

Они вернулись в машину. Репортерша повернула ключ зажигания.

— А кто его убил, вы не знаете? — спросила она вдруг.

— Понятия не имею.

— Ведь тогда получается, что убийца до сих пор на свободе. Разве что умер…

Пират пожал плечами.

— Здорово было бы узнать, кто это, вам не кажется? Пират задумался над этим.

Они сидели за столиком в «Вито», самом роскошном ресторане, в котором доводилось бывать Пирату. Он заказал то же, что и она: в меню оказались сплошь итальянские слова, и ни одного знакомого вроде «пицца» или «спагетти».

— Вы уже готовы перейти к делу? — спросила репортерша, пока они ожидали еду.

— Какому еще делу?

Она подалась вперед. Конечно, она не так красива, как Сюзанна, кожа у нее не сияет. Можно сказать, она совсем не красавица. Но что-то в ней есть… Точно! Он понял: возможно, она не красива, зато, скорее всего, доступна. О-хо-хо. Ее губы шевелились, но слов он не слышал.

— Ли Энн, так?

— Так.

— Вы могли бы повторить все, что только что сказали? Глаза за причудливыми очками смотрели на него как-то странно. Немного странно, но не до такой степени, чтобы поверить, будто она на самом деле недоступна.

— Я подумываю о книге, — сказала она.

— Да?

— О вас.

— Обо мне?

— О вас, о вашем деле. О том, что вы пережили. Об истории вашей жизни.

— Да?

Она кивнула.

— Как вы на это смотрите?

— А большая?

— Большая?…

— Большая будет книга?

— Двести-триста страниц.

— Хорошенько же вам придется потрудиться.

— Вы не представляете, с каким нетерпением я жду, когда можно будет начать трудиться.

— А как она будет называться?

— Я еще не придумала. Вы можете что-нибудь предложить?

Он промолчал. Она пристально следила за каждым его движением.

— Я все же уверена, что у вас есть на примете название. Говорите же, не стесняйтесь.

— «Это испытание, всего лишь испытание».

Ли Энн изумленно откинулась на спинку.

— Ничего себе. — Она уже открыла рот, чтобы что-то добавить, но тут к ним подошел старший официант в сопровождении нескольких клиентов. Последний из них — крупный блондин в темном костюме — заметил Ли Энн.

— Вот те раз. Голос «Гардиан» во плоти.

Ли Энн улыбнулась ему.

— У «Гардиан» множество голосов, мэр, — сказала она. Взгляд ее метнулся к Пирату, затем возвратился к блондину, на губах которого расплылась широкая улыбка. Мэр? Это такое прозвище или…

— Господин мэр, а вы знакомы с Элвином Дюпри? Элвин, знакомьтесь: Кирк Бастин, мэр Бельвиля.

Мэр протянул руку.

— Здравствуйте, мистер… — Его взгляд приковала повязка на глазу Пирата. Слов из его уст больше не доносилось, но рот остался приоткрытым, а с лица схлынула краска, как будто он превращался в черно-белый портрет самого себя. К тому времени Пират уже жал ему руку — не слишком энергично, но и не вяло; в самый раз. Ладонь у Пирата была больше, но сказать определенно было тяжело: мэр слишком быстро высвободился.