Бернар Миньер - Гребаная история

В тот раз, когда был окрещен я , я плакал. Мне было тринадцать лет, не такой уж старый. Я плакал потому, что знал: действуя таким образом, они раскрывали мне самую тайную часть своего союза. Они демонстрировали мне самое большое доказательство доверия и любви, которое никогда бы не засвидетельствовали чужому. Они вместе выросли, были как стадные животные или рой насекомых. И вот этим обрядом они принимали меня в свой круг. Навсегда.

В самой церемонии не было ничего чересчур зрелищного. В тот день друзья шли впереди меня по лесной тропинке. И уже на берегу завязали мне глаза.

— Раздевайся, — хором сказали они.

— Что?

— Раздевайся, — мягко повторила Наоми.

— Не бойся, Генри, — раздался голос Кайлы. — Мы не смеемся над тобой.

— Никто не снимает тебя на видео, — пообещал Чарли. — Даю слово.

Я подчинился.

— И трусы тоже.

Поколебавшись, я стянул и их. Руки тряслись.

— Войди в воду.

Я сделал то, что они сказали. Спотыкаясь и неловко скользя на слишком гладкой и неровной гальке. Икры обожгло ледяной водой. Волоски на руках и ногах встали дыбом, будто металлические стружки под действием магнита. Я чувствовал себя уязвимым, смешным. Уже много лет никто не видел меня голым, даже Лив и Франс. Я чувствовал, как мой пенис съеживается от холода и стыда.

— Пройди еще вперед.

Я достиг места, где течение было очень слабым. А может, там и вовсе была стоячая вода, которая оказалась не такой холодной, даже почти теплой. Солнечные лучи гладили затылок и спину. По коже скользил теплый поток, вода доходила до пупка.

Кто-то стянул с моих глаз повязку. Они тоже были голыми. Стояли кружком вокруг меня.

Они приблизились по очереди.

— Мне подобный, мой брат , — сказал Джонни, обнимая меня.

— Мне подобный, мой брат, — сказал Чарли, обнимая меня.

— Мне подобный, мой брат, — сказала Кайла, обнимая меня.

— Мне подобный, мой брат , — сказала Наоми, обнимая меня.

Безусловно, каждое из объятий было чистым и невинным.

Однако в тот день я в нее влюбился. Увидев ее обнаженной в этой чистой воде, в середине лета, в самом сердце этого леса. Чувствуя, как ее нежная атласная кожа прикасается к моей, освеженная рекой, но согретая лучами солнца, пока ее влажные волосы стекают мне на плечо, о мою грудь бьется ее пульс, легкий, как птица, тыкаются кончики ее грудей, как два бутона. Увидев, как она плывет, а затем отжимает свои черные волосы, скручивая их в жгут, с которого капает вода, ее яркие темные аметистовые глаза, взгляд которых прикован ко мне.

— Вот ты и наш, — проговорил Джонни, выходя из воды и обсушиваясь. — Ты только что был окрещен.

Даже Чарли, обычно не упускающий случая пройтись по поводу ханжей из Ист-Харбор, сегодня не отпустил ни одной шутки. Я никогда не видел его таким серьезным. Он улыбнулся мне. И точно таким же образом, как влюбился в Наоми, я почувствовал, что наша с ним дружба стала более крепкой и тесной, чем между остальными членами нашей компании.

Как ни странно, поводом для нашего сближения — Чарли, Джонни и меня — стали похороны. Раньше мы встречались в городе, на пляже и в школе, но для них я был чужаком: тип, недавно приехавший с континента, воспитанный двумя матерями-лесбиянками, — иначе говоря, не пойми кто: то ли парень, то ли инопланетянин.

Все изменилось в день похорон Джареда Ларкина, точнее, во время поминок, проходивших в доме семейства Ларкинов. Джареду было двенадцать лет, как и нам. Он покончил с собой.

Его я тоже толком не знал. Он учился в нашем классе. Стеснительный, тощий, самой обычной внешности — девочки не обращали на него внимания. В школьном оркестре Джаред играл на трубе. Он был не из тех, кого выбирают в спортивную команду, — скорее наоборот. Сидя на скамье запасных, которая почти пуста, они покорно ждут, когда их наконец примут в игру, заставляя морщиться заносчивых лидеров команды: «О нет, мистер, только не он! Так нечестно, у нас в команде уже есть один слабак!»

Вечером он возвращался прямо домой и ни с кем не общался.

Позже все узнали, что Джаред был подвержен депрессиям. Когда я спросил у мамы Лив, что это означает, она ответила:

— Это болезнь разума, болезнь души — она лишает способности радоваться и вкуса к жизни.

Я еще уточнил, не заразно ли это. Джаред ведь уже предпринимал такую попытку. Отец как-то застал его неподвижно стоящим на краю пристани. Он был словно загипнотизирован бликами луны, мерцающим на бесконечной глади океана. И вдруг солдатиком шагнул прямо в воду. Отец на всей скорости ринулся к нему и нырнул следом. Да, тогда он его спас. Должно быть, это ужасно — понимать, что сражение проиграно заранее. Представьте себе, у вас есть маленький сын, которого вы обожаете и в то же время не знаете, как защитить его от грядущей беды…