Р Скотт Бэккер - Зовите меня Апостол

Я обрисовал вкратце рассказанное Энсоном про его дружбу с Дженнифер и про историю с порнографией. И заодно свои подозрения: с какой стати Бонжур, адвокат, наверняка имеющий связи в полиции и среди частно-сыскной братии, пришел за помощью к постороннему, да еще с моей репутацией?

— Ты хочешь сказать, что подозреваешь нанявшего тебя?

Игра начала мне нравиться. Лежишь вот так по разные с собеседницей стороны стены, смотришь в никуда, перебрасываешься вопросами и ответами. Тела разделяет пара метров, а голос бежит сквозь тысячи километров провода. Эротично, правда?

Впрочем, для меня, если подумать, что угодно эротично.

— Я бы не спешил с такими заключениями. Дело серьезное, и проверить нужно тщательно. Хотя Аманде Бонжур стоит узнать, какое дерьмо ее муженек.

Последовала длинная пауза. А затем…

— Апостол, не говори ничего!

Впрочем, да. Молли сразу сообразила: сказать Аманде — значит попросту прибавить еще одну жертву в это дело. Дерьма в жизнь добавится целый вагон. И во имя чего? Разве справедливо заставлять ее мучиться вдвойне?

И я представил себе другую Молли Модано — ту, которая, наплакавшись, спешно прихорашивается перед зеркалом, стирая слезы с лица.

Молли Модано, а ты ведь не так проста, как показалось мне поначалу. Читаешь в душах получше старого прокуренного циника.

— Апостол, пожалуйста, не говори ей ни слова!

Суббота

Когда мне было одиннадцать, родители потащили меня на семейное сборище со свиным барбекю, устроенное дядюшкой Тони. Мамочка с папочкой, хотя и были вегетарианцами, позволили мне предаться мясоедению вместе с двоюродными братьями и сестрами. Родители уже тогда были встревожены — а точнее, перепуганы — моими странностями и не хотели их подчеркивать перед всеми. В общем, дали влиться в толпу. И тогдашний бутерброд со свининой я помню, будто вчера ел. Для одиннадцатилетнего парнишки запретный плод, мясо, просто обязан был сделаться вкуснейшим из лакомств. Плод познания добра и шкварок.

Подвох же заключался в том (а подвох есть всегда, уж не сомневайтесь), что ближайший сосед дядюшки Тони был свиноводом и дядюшке свинина доставалась за гроши. При южном ветре (а тогда дул именно южный ветер) хозяйство дядино благоухало навозом.

И потому, когда чую жареную свинину, вспоминаю могучий навозный дух, истекая желудочным соком.

Когда мы с Молли зашли во двор скромной белой Церкви Третьего Воскресения, у меня потекли слюнки и затрепетали ноздри.

— Чуешь запах? — спрашиваю.

— У меня ноздри заложены, — показала пальцем на веснушчатый носик.

— Сенная лихорадка.

Церковь занимала небольшой участок на краю города, окруженный кустами и деревьями. Газон не радовал глаз ровной ухоженностью, но трава на нем росла плотная, сочная. Вокруг бродило человек сорок — разговаривали, смеялись. У кустов носилась вопящая детвора, гоняясь за мячами и друг за другом. Мангал располагался в глубине двора перпендикулярно к веренице столов, украшенных множеством блюд с принесенными домодельными яствами. Призывно поблескивал бочонок пива, окруженный рядами пластиковых стаканчиков. Мангал сделали из бочки: разрезали вдоль и сварили торцы. Помещалась в нем цельная свинья на вертеле — сверкающая жиром, шипящая, дымящаяся — и летел от нее к моим ноздрям чудесный, вкуснейший запах свинячьего дерьма.

— Они жарят ее с головой? — пробормотала Молли. — Неужели кто-то голову ест?

— Ты впервые на барбекю?

— Они в самом деле ее едят?!

— Конечно. Особая честь — съесть свиные щеки. Если тебе их предлагают, обязательно поблагодари, возьми и с аппетитом съешь.

— Ты шутишь? — улыбнулась и тут же нахмурилась, встревожившись: а вдруг я серьезно? — Я не ем свиное лицо.

— Смотри, на нас обидятся. Не забывай: мы здесь ради Дженнифер.

— Да пошли они все, — выговорила неуверенно.

Я ухмыльнулся, рассматривая толпу прихожан Церкви Третьего Воскресения. Разномастное сборище. Молодые, старые, поровну мужчин и женщин. Много жирных. Несколько явных педиков. Пара умеренно привлекательных молодух — меня всегда возбуждают цыпочки, наряжающиеся в церковь, как на вечеринку. Похоже, мы с Молли оказались в центре внимания: я заметил не один заинтересованный взгляд. Кое-кто нас узнал — из тех, чьи дома мы навещали, расспрашивая про Дженнифер. Помахали нам, улыбаясь. Почти у каждого в руках пластиковый стакан, всегда ободряющий знак в обществе верующих. И — о счастье! — тут и там пускают дым в застоявшуюся духоту. Я тут же воспользовался случаем и закурил «Уинстон» — сигарету № 99933.