Ричард Дейч - Ключи от рая

Фигура в черном движется с природной ловкостью, преодолевая одну галерею за другой. В руке таинственный незнакомец держит нож, не столько как орудие убийства, сколько для того, чтобы дать выход нервному возбуждению. Резная ручка из слоновой кости обернута кожей, полированное лезвие отбрасывает в темноту отблески. Идущий сжимает нож так, словно это талисман, отгоняющий злых духов или, по меньшей мере, невидимых охранников.

Он скользит мимо экспозиции доспехов, на которой представлено холодное оружие и военное снаряжение всех народов и эпох. Манекены застыли в боевых позах или верхом на коне, словно души их владельцев до сих пор не покинули доспехов и только и ждут сигнала, чтобы ринуться в бой. Проходит мимо стенда, посвященного культуре индейцев анасази, на котором выложены хрупкие полуистлевшие кости, найденные при раскопках поселений среди скал; у каждой челюсти или берцовой кости табличка, указывающая, где именно она была обнаружена. Вдоль стены выстроились египетские саркофаги: в герметически запечатанных стеклянных гробницах лежат мумии, тысячелетиями дожидаясь возможности перейти в загробный мир. Золотые украшения, подарки, предназначенные для того, чтобы ублажить богов, до сих пор так и не востребованы. Каждый экспонат — доспехи, одеяния, кости, чей обладатель давно умер, — источает ауру, наполняющую огромные залы и длинные холодные коридоры. Это торжество смерти, вторжения в чужую жизнь, оскверненного вечного покоя. Все эти предметы не предназначались для чужих рук, однако были украдены, похищены, выкопаны ради денег, славы или простого тщеславия. Трудно угадать, что еще оказалось извлечено из земли вместе с ними и доставлено в музей, ибо, хотя в залах не видно ни души, повсюду чувствуется чье-то разгневанное присутствие.

Не обращая внимания на сокровища, мимо которых проходит, таинственный пришелец спешит к главной лестнице, пересекает балкон и, наконец, попадает в круглый зал. Посреди зала установлена большая стеклянная витрина. Ее содержимое освещено одиноким лучом света. Фигура осторожно приближается к витрине, обходит ее вокруг, словно в почтительном восхищении. Неизвестный крутит нож в руке, перебирая рукоятку пальцами. Он поводит руками над витриной, словно поглаживая воздух, проверяя его плотность, после чего отступает назад, и у нас наконец появляется возможность заглянуть внутрь. На подушке из бархата полуночной синевы разложены бриллианты. Древние, поразительно красивые, бесценные. Драгоценные камни, которые преподносились в знак вечной любви, ради которых велись войны, разорялись государства. Несомненно, сокровища какого-то давно исчезнувшего царства, ибо ни один человек не мог иметь в личной собственности бриллианты такого размера.

И снова человек в черном подходит к витрине, заслоняя её. Таинственный незнакомец замирает неподвижно, опустив руки вниз. Его дыхание почти незаметно. Он ждет. Проходят секунды, потом минуты. Неизвестный стоит не шелохнувшись. Воздух неподвижен, мертв. Залы музея заполнены гулкой тишиной. Наконец фигура отступает назад и…

Витрина пуста.

Вор без видимых усилий взбирается по тонкому нейлоновому шпагату назад к решетке воздуховода в потолке. Купаясь в тусклом свете, проникающем сквозь прутья, похититель с трудом протискивается внутрь. Если оставшиеся внизу коридоры музея казались бесконечными, то тесные трубы воздуховода и вовсе не имеют конца. Однако его утешает то, что самое трудное осталось позади; теперь уже можно вздохнуть чуть свободнее, ибо заветная добыча надежно спрятана в сумку.

Внезапно где-то позади раздается шум. Еще далекий, но приближающийся. Стиснутый тесным воздуховодом, человек не может обернуться и посмотреть, что это, поэтому он ползет вперед… чуть быстрее. Возможно, все дело лишь в скрипе расширяющегося и сжимающегося жестяного короба, который остывает после напряженного рабочего дня. Оснований для тревоги нет, можно успокоиться, скоро он будет дома.

Однако звук повторяется. На сей раз громче, однозначно ближе, и это точно не скрип короба. Это вообще не тот звук, который можно услышать в трубе воздуховода — его возникновение в пустом музее еще можно было бы объяснить. Он продолжает приближаться. Нет, определенно, этот звук произведен не человеком; он звериный, утробный, яростный.

Чувствуя, как стучит кровь в висках, по спине струится холодный пот, вор пытается двигаться еще быстрее. Звук неумолимо приближается, громыхая раскатами отдаленной грозы. Теперь человек в черном уже чувствует, как преследователь всем весом своего тела давит на короб, проминая жесть. По одному характеру звука становится ясно: приближается что-то громадное.