Лоран Ботти - Билет в ад

Такис, идущий следом за ним, за все это время не проронил ни слова: и без того молчаливый по натуре, он редко заговаривал в присутствии Кольбера без его разрешения и полностью замолкал, когда тот отказывался от своих изысканных манер и принимался за грубую брань. Натянув вязаную шапку почти до самых бровей, гигант шагал по снегу, и его недовольство можно было заметить разве только по тому, что он дышал еще более громко и хрипло, чем обычно.

— Ты что, перегрелся? — раздраженно спросил Кольбер.

Вместо ответа Такис лишь закрыл рот шарфом, чтобы заглушить хриплые звуки. Кольбер был к нему несправедлив и, вероятно, сам это сознавал. В конце концов, именно благодаря Такису они вдвоем смогли освободиться: гигант разорвал веревки, когда старик сторож пришел в себя и поспешно убрался восвояси. Но Такис ничего не сказал: он испытывал к своему сообщнику величайшее почтение, которое заставляло его чувствовать себя в присутствии Кольбера неразумным ребенком. И как большинство детей, он покорно и без возражений переносил любую несправедливость с его стороны.

Кольбер, идущий впереди, продолжал бормотать: «Гребаный снег!.. гребаный лес!..» Оказаться зимой в лесу без машины, да еще с кровоточащей, наспех перевязанной ногой, которую эта сучка чуть не проткнула насквозь гребаной железкой!.. В доме остались следы крови, так что сделать анализ ДНК — как два пальца обоссать… Еще одна проблема, как будто мало других… Ни пушки, ни мобилы… Обе машины — ту, на которой они с Такисом приехали, и старую развалину «клио» — этот гребаный засранец Фонте вывел из строя, позаботившись даже о том, чтобы разбить коробки передач…

Да, кажется, они в полной жопе. Сторож — или кто он там, этот старый хрен?.. — наверняка уже вызвал полицию. Еще немного — и она будет здесь.

Партия проиграна.

По его вине.

Нет, все-таки нет. По вине Шарли.

Он помнил во всех подробностях свою первую встречу с ней. Хотя это была не то чтобы встреча… скорее случайно подсмотренная сцена. Шарли, во всем очаровании своих пятнадцати лет, прогуливалась вместе со сверстниками по дорожкам загородной усадьбы в окрестностях Дижона, освещенным летним солнцем, а Кольбер с ненавистью наблюдал за этой «серебряной молодежью», будущей провинциальной элитой, к которой он никогда не сможет принадлежать — он, сын рабочего и горничной семьи Эргонсо.

В тот день он приехал повидаться с матерью. И в тот же день перед ним предстала Шарли — в объятиях Жана Кристофа Эргонсо, сына и наследника хозяина усадьбы. Они занимались любовью на берегу небольшого ручейка. Он подсматривал за ними из-за деревьев. С лихорадочно колотящимся сердцем наблюдая за двумя обнаженными телами, Кольбер пережил открытие, которое изменило всю его жизнь: открытие своей истинной натуры.

Конечно, он и раньше понимал, что не такой, как все. Жестокие, мрачные и «влажные» сны после фильмов ужасов; волнующее, почти сексуальное наслаждение, которое вызывали у него сцены пыток, вплоть до такой степени, что он пытался вызывать его снова и снова, мучая кроликов, но вскоре бросил это занятие, поскольку приходилось затрачивать слишком много сил для мимолетного финального удовольствия.

Но Шарли… Шарли, чье обнаженное тело, позолоченное загаром того жаркого и сухого лета, какие порой случаются в Бургундии, содрогалось в объятиях этого мерзавца, этого неожиданного соперника, — она была… чем-то совершенно другим. В тот момент, когда они кончили, в мозгу Кольбера прозвучал категорический приказ: «Убей ее! Убей ее, как грязную сучку!»

Его собственный оргазм на сей раз был таким сильным, что, придя в себя, он несколько мгновений не мог пошевелиться от ужаса, а потом со всех ног бросился бежать, словно пытаясь спастись от самого себя. Он еще успел услышать ее испуганный возглас: «Кто-то на нас смотрит!», когда, не разбирая дороги, мчался сквозь заросли, оглушенный, потрясенный, охваченный стыдом…

В то лето он больше не видел Шарли. И в последующие тоже. Он лишь сохранил в памяти ее лицо, увиденное из-за дерева, — лицо с полузакрытыми глазами и влажным ртом… И запомнил этот крик, прозвучавший в его голове: «Убей ее!»

Этот образ… этот крик… И Кольбер окончательно свернул на дурной путь.

Выйдя из «воспитательного центра» — так стыдливо именовали заведение, больше напоминавшее тюрьму для подростков, — где он провел два года за разные мелкие преступления, Кольбер обратил на себя внимание общества астрософии. Он никогда не верил в силу их методик, да и во все эти «Астры», «жизненные пути», «новое человечество» и прочую хренотень. Но адепты астрософии приютили его в своем центре и самоуверенно пообещали «наставить на путь истинный». Он решил, что притворится и убедит их в собственном перевоспитании. Не такая уж это высокая плата за комфортную жизнь… Но постепенно он начал с удивлением замечать, что под воздействием воспитательных астрософических методик его личность — точнее, его социальная личина — развивается, взрослеет, становится утонченнее… После нескольких месяцев терапии навязчивые кошмары — обнаженные бедра, бледная кровоточащая плоть — отступили, дали ему передышку, благодаря которой он смог направить всю энергию на то, чтобы стать Жозефом Кольбером, полностью воплотить этого персонажа в реальность. Он понял, что с помощью астрософии обрел опору, жизненную позицию, индивидуальность. Что реальная жизнь борется за него со страшной потусторонней реальностью его кровавых кошмаров…