Лесли Форбс - Лед Бомбея

Она курила сигарету за сигаретой. Не успев докурить одну, она гасила ее в пепельнице и зажигала следующую.

– Наших последних парвеню, нефтяных шейхов из Дубая – или, как мы его здесь называем, «Покупая», – мало интересуют исторические достопримечательности и архитектурные красоты. Они предпочитают селить свои гаремы в безликом современном небоскребе гостиницы «Тадж».

Шома сделала паузу, пытаясь просчитать своими хитрыми и проницательными глазами профессионального оценщика эффект, произведенный на меня ее рассказом. Я сделала вид, что нахожусь под сильнейшем впечатлением от услышанного.

– Но вы сказали, дорогая, что хотите поговорить со мной о нуворишах предыдущего поколения – о бомбейских кинорежиссерах. Вы обратились ко мне, потому что считаете меня специалистом в киноискусстве или в надежде, что мне известно о них гораздо больше грязных подробностей, чем кому-либо еще?

– А вам они действительно известны?

– Зависит от того, кто вам конкретно интересен.

– Калеб Мистри.

– А, дьявол с талантом Мидаса. «Экс» с золотой кредитной карточкой «American Express». Он во многих отношениях «экс» – бывший. Экс-инструктор по плаванию одного из бомбейских пляжей, экс-распространитель билетов, экс-торговец наркотиками и наркоман, экс-муж, наконец: один раз овдовел, один раз разведен и имеет одну дочь, которая его на дух не выносит. Сам себя вывел в люди. Ну, чуть-чуть ему помог Проспер Шарма. В настоящее время живет на студии по-походному и, насколько я слышала, трахается направо и налево. Что еще вас интересует?

– А чем ему помог Шарма?

– О, это очень давняя история. Я знаю ее только по рассказам. Говорят, что много лет назад Проспер снимал фильм о жизни бомбейского дна и случайно к нему в кадр попал Калеб, который тогда был хорошеньким маленьким жуликом, ночевавшим в «чаулах», по-вашему, в трущобах. Позже у Калеба возникли какие-то проблемы с полицией, и Проспер вытащил его и дал ему работу. Кроме того, Калеб помогал Просперу снимать экстремальные фильмы на рискованные сюжеты: о наркоманах, проститутках. И всегда, кстати, с блестящей операторской работой. Все они проваливались в прокате, но имели громадный успех у критики. Калеб очень долго принимал наркотики, много раз обращался к разным гуру, пытаясь избавиться от зависимости. И наконец, кто-то из них посоветовал ему плюнуть на всех гуру, включая и Проспера Шарму, и начать самостоятельную жизнь. Калеб так и сделал: порвал отношения с Шармой, основал собственную студию и, как результат, исцелился от наркомании.

– А какие отношения были у Калеба с Майей Шармой?

– Он ее не выносил. Она его ни во что не ставила, считала, что Калеб недостоин даже чистить ей обувь. Возможно, ей не нравились их весьма доверительные отношения с Проспером. Но если уж на то пошло, Майю не любил не только Калеб. Я тоже терпеть не могла эту старую стерву.

– Терпеть не могли до такой степени, что даже способны были бы ее убить?

Шома погасила недокуренную сигарету и уставилась на дымящийся окурок, по-видимому, просчитывая, что она может мне сказать, а о чем лучше промолчать.

– Выключите магнитофон.

Я выполнила ее просьбу или по крайней мере сделала вид. Я сняла микрофон с ее сари и положила его в сумку, не отключив.

– Это ведь не имеет отношения к программе о кинорежиссерах, не так ли? – спросила она.

– Непосредственного отношения не имеет. Но это имеет отношение к моей сестре Миранде, второй жене мистера Шармы.

Хитрые глазки сузились, и она оглядела меня всю с головы до ног: от челки под Элвиса Пресли до потертых туфель, не пропустив прабабкиных читральских серег.

– Так, значит, вы сестра Миранды. В последний раз, когда я слышала о ней, она продавала высохшие на солнце томаты из Гуджарата и тибетский козий сыр жирным бомбейским домохозяйкам, обожающим калифорнийскую пиццу. Признаюсь вам откровенно, вы лишены ее наивного девичьего очарования.

– Оно требует слишком больших затрат душевных сил.

– Ах, вот теперь я вижу сходство между вами. Меня ввел в заблуждение ваш стиль «грандж». А ваша сестра носит «шальвары-камиз», которые ей шьет приятель Проспера Неруда, любовник одного бывшего магараджи, усыновившего его. Магараджа этот известен тем, что пишет дурные вирши в стиле Одена на салфетках в роскошном отеле, который когда-то был загородной виллой его дедушки. Семейству приходится довольствоваться верхним этажом, но говорят, что при всем том это десятая по величине частная резиденция в мире.