Но сейчас, по крайней мере, Мартин не мог предпринять ничего. Вечером, независимо от того, что он решит, он наверняка серьезно поговорит с Кевином. И с этой мыслью он свернул на Хай-стрит, откуда виднелся голубовато-золотистый циферблат часов на башне церкви Святого Петра. Стрелка приближалась к половине десятого.
Мартин направился в банк — надо было снять деньги для оплаты работы в гараже и на заправку бензином, а также чтобы заплатить за обед на двоих, плюс какие-нибудь мелкие расходы в Истбурне, да и оставить кое-что на последующие два дня. Кредитным карточкам Мартин как-то не доверял и, хотя и имел одну, пользовался ею редко. Точно так же относился он и к денежным автоматам.
Сам банк еще не начал работу, и тяжелая дубовая дверь была плотно закрыта, но рядом, в нише гранитного фасада, для удобства вкладчиков помещался денежный автомат. В бумажнике Мартина лежала карточка, и он даже вытащил ее и повертел в руках. Он знал, что и номер для набора где-то записан — то ли пятьдесят, то ли пятьдесят три? Пятьдесят три или пять? — пытался он вспомнить. Но тут из-за массивной дубовой двери послышались звуки отодвигаемого засова, раздался глухой удар стукнувшегося о дерево противовеса, и дверь банка медленно открылась; за ней виднелась еще одна, стеклянная. Группа собравшихся к тому времени посетителей вошла впереди него.
Мартин подошел к одному из прилавков, на котором стояло пресс-папье и лежала шариковая ручка, прикрепленная цепочкой к фальшивой чернильнице. Он вытащил из кармана чековую книжку. Теперь, чтобы выписать чек, кредитная карточка не понадобится, здесь его знают, здесь у него свой счет. Поймав на себе взгляд одного из кассиров, он поздоровался с ним.
Однако мало кто знал его имя, все врегда обращались к нему по фамилии. Даже жена называла его Мартином. Уэксфорд, конечно, знал, как его зовут, и в бухгалтерии должны были знать, и те, кто работал в банке. Когда он женился, он произнес свое имя, и жена повторила его. Но многие считали, что его зовут Мартин. Секрет же своего имени он держал в себе и сейчас, заполняя чек, подписался, как всегда: «К. Мартин».
Двое кассиров выдавали деньги и принимали вклады за стеклянными перегородками, на которых висели таблички с их именами: Шэрон Фрэзер и Рэм Гопал; рядом с табличками — лампочки, вспышкой оповещавшие, когда кто-то из кассиров освобождался. В специально отведенном месте для ожидания, огороженном хромированными стойками с протянутыми между ними ярко-бирюзовыми веревками, стояла небольшая очередь.
— Как будто мы скот на ярмарке, — с негодованием воскликнула стоящая впереди женщина.
— Так справедливо, — отозвался преданный справедливости и порядку Мартин. — Зато никто не пройдет без очереди.
И именно тогда, сразу же после этих слов, он вдруг осознал, что что-то произошло. В банке обычно всегда очень тихо. Деньги — это серьезно, деньги требуют спокойствия. Веселье, смех, торопливость и суета — им не место в этой обители традиций и финансовых операций, поэтому малейшая перемена атмосферы ощущается мгновенно. На сказанное громко слово тут же реагируют, а звук случайно упавшей шпильки воспринимается как грохот. И когда вдруг резко отворилась стеклянная дверь, Мартин тут же почувствовал сквозняк, ощутил, что стало как-то темнее, потому что входная дубовая дверь, весь день остававшаяся открытой, аккуратно и почти бесшумно закрылась.
Он обернулся.
После этого все произошло очень быстро. Человек, закрывший и заперший на засов дверь, резко произнес:
— Всем к стене. Пожалуйста, быстро.
Мартин отметил его акцент, несомненно бирмингемский. Когда человек заговорил, кто-то закричал. Всегда есть такие, кто кричит. Человек с револьвером в руке тут же ответил:
— С вами ничего не случится, если будете делать то, что велят.
Его сообщник, совсем мальчишка, тоже с револьвером, быстро шел вдоль огороженного прохода к двум кассирам. Они сидели за перегородкой слева и справа от него. Шэрон Фрэзер и Рэм Гопал. Под дулом револьвера Мартин вместе со всеми отошел к левой стене, той, что ближе.
Он был абсолютно уверен, что револьвер, зажатый в руке юноши — он был в перчатках, — ненастоящий. Даже не имитация, подобная той, что лежала в его кармане, а игрушка. На вид юноше было лет семнадцать-восемнадцать, но опытный глаз Мартина быстро определял возраст человека — от восемнадцати до двадцати четырех.
Он заставил себя запомнить каждую мелочь во внешности парня, не зная, даже не подозревая, что все это напрасно. Он также скрупулезно рассмотрел и запомнил и внешность открывшего дверь мужчины. На лице парня он заметил какую-то странную сыпь… или пятна. Такого он никогда раньше не видел. Мужчина был темноволос и с татуировкой на руках. Без перчаток. Его револьвер, вероятно, тоже ненастоящий. Сразу трудно сказать.
Читать дальше