Ли Чайлд - Триллер

Когда он проснулся посреди ночи, его окружала темнота. Это была не просто физическая темнота, но и ужасная темнота души, мучившая его уже тринадцать недель. Или тринадцать месяцев. Сказать точнее было невозможно.

Зато он мог точно сказать, что вот уже тринадцать недель находится в бегах, а задание получил тринадцать месяцев назад. В Агентство его привело не столько чувство патриотизма или непреодолимое желание постоянно рисковать своей жизнью (два основных побудительных мотива его соотечественников), сколько гибель жены. Сразу после ее смерти им овладело непреодолимое желание самому погрузиться в тот мрачный и зачастую порочный лабиринт, в котором его супруга провела десять лет жизни, пока однажды не выяснилось, что она не ходит на работу в общепринятом смысле.

И вот теперь он здесь, спустя двадцать три года после того, как они поклялись друг другу в верности. Сидит в темноте в ожидании смерти.

В комнате жарко, и щеки у него горят. Повсюду разбросаны кипы журналов, которые он сначала собирал, а потом мял и рвал на куски. Скрипя суставами, он поднимается и, выступая, точно цапля на болоте, идет к кондиционеру. Тот надсадно хрипит, когда его включают, и он ничуть не удивляется, что уже через пять минут сквозь замызганную металлическую решетку вырывается воздух не холодный, а горячий, отчего в комнате делается еще жарче. Да уж, Буэнос-Айрес далеко не третий город в мире. Здесь, конечно, полно шикарных отелей, где сейчас прохлада и благодать, однако этот не входит в их число. У отеля даже есть название, которое он уже позабыл.

В крошечной ванной комнате на стенах выступили капли воды и повсюду ползают водяные жуки размером с его большой палец. Он плещет себе на лицо тепловатую воду. Из холодного крана идет горячая вода, и наоборот… Хоть что-нибудь работает нормально в этой чертовой дыре? Он хочет принять душ, но и в ванне свалены стопки журналов — словно игрушечные замки на песке. Однако они успокаивают его, эти сооружения из журналов. Он поворачивается и, осененный внезапной мыслью, возвращается в комнату.

Забавно, но именно в этой чертовой дыре ему комфортнее всего. За последние тринадцать недель он побывал во множестве отелей в самых разных городах на трех континентах: в Европе, в Северной Америке, теперь вот в Южной. Разница — не считая перехода от зимы к лету — в том, что здесь, в этом убогом переулке с рушащимися домами на задворках Буэнос-Айреса, старуха с косой поджидает прямо за углом. Все эти тринадцать недель смерть неотступно следовала за ним по пятам и вот добралась; он уже чувствует ее смрадное дыхание, напоминающее вонь бешеной собаки или запах изо рта старика с гнилыми зубами.

И чем ближе подкрадывается смерть, тем спокойнее он становится. Такая вот ирония. Но когда он видит в зеркале собственное бледное лицо с запавшими глазами и грубо очерченными скулами, он сознает, что ничего веселого во всем этом нет.

Некоторое время он смотрит на подушечку указательного пальца. Замечает на нем какой-то знакомый рисунок — из журнала? А может, из его собственной жизни? Он пожимает плечами и оттягивает указательным пальцем поочередно одно веко, затем другое. Глаза напоминают две черные, совершенно непрозрачные линзы. Кажется, в их глубине не вспыхнет искорка света, разум не пробудится. Он… А кстати, кто он сегодня такой? Макс Брандт. Так же как и вчера, и позавчера. Макс Брандт, бизнесмен из Эссена. Так он зарегистрировался в этой дыре. Но вот через паспортный контроль в Эсейса, международном аэропорту Буэнос-Айреса, проходил совсем другой человек: турист Гарольд Мосс, недавно разведшийся с женой. Мосс и Брандт совсем не похожи: один сутулый, с чуть выступающими зубами и снисходительной ухмылкой, другой держит спину прямо, будто шомпол проглотил, шагает по улице уверенной походкой и определенно радуется жизни. В таких делах походка намного важнее, чем лицо. Лицо со временем теряет очертание и забывается, а вот походка остается в памяти.

Брандт внимательно изучает себя в зеркале, и ему кажется, что перед ним рисунок или манекен. Он одновременно и Гарольд Мосс, и Макс Брандт; он существует в их телах, а они существуют в его теле. Они помогают забыть, стереть воспоминания о том, кем он был прежде, до того, как призвал их к жизни из небытия. Его внешность, его экзоскелет, его броня совершенны. Он никто и ничто, он меньше — намного меньше, — чем нуль. Кто бы, взглянув на него на улице, мог предположить, что встретил самого взаправдашнего секретного агента? Только враг. Враг, против которого вот уже тринадцать лет — а возможно, и дольше — он без устали ведет борьбу; враг, которого уже не обмануть периодическими сменами личины, как бы он ни владел этим искусством; враг, который после стольких лет наконец обнаружил его и теперь затаился на пороге.