Тьерри Жонке: Тарантул

Алекс осторожно, прислушиваясь к своим ощущениям, сделал несколько шагов. Стреляющая боль разламывала бедро. Повязка сильно сжимала плоть. Вот уже два дня гноя не было, но рана все не затягивалась. Пуля прошла через мышечные ткани, чудом не задев бедренную артерию и кость.

Алекс одной рукой оперся о ствол оливкового дерева и помочился, опрыскивая струей цепочку муравьев, волочивших по земле целый пучок былинок.

Он вновь принялся пить, припав ртом к банке, прополоскал горло пеной, сплюнул. Он присел на скамейку на веранде, вздохнул. Из кармана штанов вытащил пачку сигарет «Голуаз». Пиво пролилось на футболку, и так уже засаленную и пыльную. Сквозь ткань он потрогал живот, сжав большим и указательным пальцами складку кожи. Он толстел. Вот уже три недели невольного безделья, когда делать ему было совершенно нечего — только есть и спать, — он толстел.

Он расправил башмаком газетный лист двухнедельной давности. Из-под каблука показалась фотография человека, напечатанная на первой странице. Его собственное лицо. Текст под изображением был набран жирным шрифтом, из которого выпирали еще более крупные заглавные буквы: его имя. Алекс Барни.

Другая фотография, поменьше: мужчина положил руку на плечо женщины, держащей ребенка. Алекс прочистил горло и плюнул на газету. Слюна, к которой примешались крошки табака, попала прямо на лицо ребенка. Алекс набрал слюны еще, плюнул и на этот раз не промахнулся, попал точно в цель, в лицо полицейского, который улыбался своей семье. Сегодня этот полицейский был мертв.

Остаток пива он тоже вылил на газету, буквы расплылись, очертания лиц тоже, бумага набухла. Он погрузился в созерцание дорожки, которую оставляла жидкость, изливавшаяся, капля за каплей, на страницу. Затем, топая ногами, он разорвал газету.

На него опять накатила волна ярости. В глазах защипало, но слезы так и не выступили, рыдания, поднявшиеся было из горла, не вырвались наружу и не принесли ему облегчения. Он потрогал бинт повязки, разгладил складку, стянул повязку покрепче, переколов английскую булавку.

Положив руки на колени ладонями вниз, он долго сидел так, уставившись в ночь. Вначале, в первые дни, когда он только поселился в домике, одиночество едва не свело его с ума. Из-за воспалившейся раны поднялась температура, в ушах гудело, и ко всем этим неприятным ощущениям примешивался еще и назойливый стрекот цикад. Он внимательным взглядом обводил пустошь, и порой ему казалось, что какой-нибудь ствол сдвигается с места; ночные шумы тревожили его. Он не выпускал из руки револьвер, а когда ложился спать, клал его себе на живот. Он всерьез стал опасаться, что сходит с ума.

Сумка, набитая купюрами, лежала возле ножки кровати. Ночами он свешивал руку под железную стойку, погружал пальцы в кипу бумажек, перебирал их, щупал, наслаждался прикосновением.

Порой случались мгновения настоящей эйфории, он не мог сдержать приступ смеха, уверяя себя, что в конечном итоге ничего плохого с ним произойти не может. Его не найдут. Здесь он в полной безопасности. Никаких домов по соседству, во всяком случае, на расстоянии километра. Какие-то голландские или английские туристы, которые купили несколько полуразрушенных домишек и проводили здесь отпуска. Иногда появлялись стада хиппи. Еще какой-то гончар… Их опасаться нечего. В течение дня он несколько раз брал в руки бинокль и рассматривал дорогу и окрестности. Туристы совершали долгие пешие прогулки, собирали цветы. Детишки были на удивление светловолосыми, две маленькие девочки, мальчик постарше. Их мать принимала солнечные ванны, лежа обнаженной на плоской крыше домика. Алекс наблюдал за ней, держа руку между ног, сжимая кулак и ругаясь.

Он вернулся на кухню, чтобы приготовить себе омлет. Он съел его прямо со сковородки, подобрав сочные остатки кусочком хлеба. Потом он стал метать стрелки, но ему быстро надоело ходить после каждого броска туда-обратно и подбирать упавшие. Еще у него имелся электрический бильярд, который в начале его пребывания здесь еще работал, но вот уже целую неделю, как сломался.

Он включил телевизор. Какое-то время он колебался, на чем остановиться: по Третьему каналу шел какой-то вестерн, а по Первому каналу показывали эстрадный концерт. В вестерне рассказывалась история некоего бродяги, наводившего ужас на всю деревню, который стал судьей. Это был совершенно ненормальный тип, он прогуливался в компании медведя и как-то странно держал голову, она была чуть свернута набок: бандит-судья выжил после повешения… Алекс выключил звук.