Тьерри Жонке - Тарантул

Казалось, его щедрость в отношении тебя не имеет пределов. Однажды дверь подвала открылась. Он с трудом толкал перед собой тележку на колесиках, на которой громоздилось что-то невероятно огромное. Он улыбался, разглядывая атласную бумагу, розовую ленту, букетик цветов…

Заметив твое удивление, он напомнил, какое было число: двадцать второе июля. Да, твой плен длился уже десять месяцев. Тебе исполнился двадцать один год… При виде этого подарка невозможно было сдержать радость и возбуждение. Тарантул помог тебе разорвать ленту. По форме без труда удалось угадать: пианино, настоящий «Стенвей»!

Огрубевшие пальцы стали слушаться не сразу, но все-таки тебе удалось что-то сыграть. Блестящим это исполнение назвать было нельзя, но на глазах показались слезы радости.

И ты, ты, Винсент Моро, домашнее животное этого чудовища, ты, собачонка Тарантула, его обезьянка или попугайчик, ты, звереныш, которого он сломал, стал целовать ему руку, смеясь во весь рот.

И тогда, во второй раз, он дал тебе пощечину.

Алекс умирал от скуки в своем укрытии. Осовев от бесконечного сна, с опухшими глазами, он дни напролет проводил перед телевизором. Он предпочитал больше не думать о будущем и старался занять себя, чем только мог. Его теперешняя жизнь разительно отличалась от пребывания в провансальской хижине: он с маниакальной старательностью занимался хозяйством, мыл посуду. Все сияло невероятной чистотой. Он до блеска натирал паркет, чистил кастрюли и сковородки.

Бедро уже почти не болело. Рана постепенно затягивалась, и, хотя шрам нестерпимо зудел и чесался, болезненных ощущений не было. Повязку заменил обыкновенный компресс.

Алекс уже прожил здесь недели полторы, когда однажды вечером ему в голову пришла гениальная идея, или, во всяком случае, ему удалось убедить себя, что эта идея является таковой. Он смотрел по телевизору футбольный матч. Спорт никогда его особенно не интересовал, за исключением разве что карате. Единственной прессой, которую он обычно читал, были специализированные журналы по искусству боевых единоборств. Тем не менее он лениво следил за перемещениями мяча, который пинали игроки… Подремывая перед телевизором, он допивал вино. Когда матч закончился, ему было даже лень встать выключить телевизор. Следом шла какая-то медицинская программа с участием пластического хирурга.

Ведущий комментировал репортаж о лифтинге, о лицевой хирургии. За репортажем последовало интервью с ведущим специалистом некой специализированной парижской клиники, профессором Лафаргом. Едва услышав несколько первых фраз, Алекс застыл, стараясь не пропустить ни единого слова.

— Второй этап, — объяснял Лафарг, помогая себе набросками, — заключается в так называемом выскабливали, или абразии, надкостницы. Это очень важный этап. Его цель, как вы можете здесь наблюдать, состоит в том, чтобы надкостница стала плотно прилегать к глубоким слоям кожи, и только потом кожу можно сшивать.

На экране мелькали фотографии до неузнаваемости изменившихся лиц пациентов, вылепленных заново, перекроенных, похорошевших. Это были просто другие люди. Алекс внимательно следил за объяснениями, раздражаясь оттого, что не мог понять значения некоторых терминов… Когда передача закончилась и пошли титры, Алекс записал имя врача — Лафарг — и название клиники, в которой тот работал.

Фотография в паспорте, далеко не бескорыстная помощь приятеля-легионера, деньги, спрятанные на чердаке дома, — все это медленно, но верно складывалось в одну картину.

Этот тип в телевизоре утверждал, что в операции по переделке носа ничего сложного нет, точно так же, как и в иссечении жировой ткани на некоторых участках лица. Морщины? Скальпель может стереть их, как резинкой!

Алекс ринулся в ванную комнату, посмотрелся в зеркало. Он щупал свое лицо, горбинку на носу, слишком полные щеки, двойной подбородок…

Все было так просто! Врач сказал, две недели — за две недели можно переделать лицо, стереть и вылепить заново! Нет, все было очень даже непросто: нужно было еще убедить хирурга прооперировать его, Алекса, преступника, которого разыскивает полиция… Найти способ давления, достаточно убедительный, чтобы заставить его молчать, провести операцию и позволить уйти, не предупредив полицию. Способ давления… Может быть, у этого самого Лафарга имеются жена, дети?

Алекс смотрел, не отрываясь, на кусочек бумаги, на котором записал имя Ришара, название клиники… Чем больше он об этом размышлял, тем удачнее казалась его идея: если ему удастся изменить лицо до неузнаваемости, зависимость от легионера станет не такой сильной. Полиция будет отныне искать призрак, несуществующего Алекса Барни; пересечение границы перестанет быть такой уж невозможной задачей.