Мария Эрнестам - Коктейль со Смертью

Я вспомнила рассказ бабушки о том, что ее мать, моя прабабка, гадала на кофейной гуще и слыла ведьмой. Она провела какой-то таинственный ритуал над моей бабушкой, когда та была младенцем. Ребенка протащили под корнем дерева, что гарантировало защиту от всех опасностей. И судя по тому, что моей бабушке уже восемьдесят, а она ни разу не болела, трюк удался. Бабушка считала, что ее мать была просто не в себе, а в высшие силы вообще не верила. «От этого парня, который там, наверху, нет никакой пользы, — частенько приговаривала она. — Посадить бы туда бой-бабу, так она положила бы конец всяким безобразиям. Но этого же никогда не случится, а жаль, попомни мои слова. Девочки взрослеют, но мальчики — никогда». Бабушка могла развивать эту тему до бесконечности, хотя порой и сама не гнушалась тем, чтобы погадать на кофейной гуще.

А вот дедушка, наоборот, верил в божественную природу деревьев, цветов, птиц и камней. Он часами бродил по лесу и возвращался домой с охапкой лесных цветов. Бабушка ругала его за то, что он нарвал их без нужды, но все же ставила в вазу на стол. Так они и жили — каждый со своими представлениями о божественности.

Родители мамы, просвещенные баптисты, не выносили танцы, алкоголь и карточные игры. Библия этой моей бабки напоминала потрепанную кулинарную книгу — с закладками и загнутыми уголками. Бабушка подбирала лучшие, по ее мнению, рецепты того, как следует жить. На мою конфирмацию они, естественно, подарили мне Библию. И конечно же, подчеркнули в ней все места, которые, по их мнению, должны были помочь мне в жизни. Читая эти строки, я знала, что получаю бесценные уроки: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». «Это тебе очень подходит», — прокомментировал отец. Это его «очень» надолго закрепилось у меня в памяти.

Оторвавшись от своих мыслей, я подняла глаза и увидела, что Смерть внимательно наблюдает за мной. Я вспомнила о хороших манерах.

— Все очень вкусно. Ты великолепно готовишь.

Он рассмеялся.

— За много лет научился. Если предстоит жить долго, надо уметь получать от жизни удовольствие. Что я и делаю. Тебе, наверное, интересно, сколько я живу на этом свете?

Он угадал. Наполнив бокалы, поднеся свой к свече и любуясь игрой света, Смерть сказал:

— Логично предположить, что я ровесник человечества. На самом деле я поступил на службу, когда наши друзья обезьяны начали ходить на двух ногах. Я ведь тоже жертва эволюции. Поначалу мне достаточно было прикрыть голое тело, а теперь приходится одеваться, как все вы, чтобы не привлекать внимания. Но я редко покупаю одежду в Стокгольме. Дороговато, да и качество паршивое.

— Но что ты имеешь в виду, говоря о службе? Тебя призвал Бог или те, кого ты называешь Высшими силами, пригласили на собеседование?

Я иронизировала, но гость воспринял мой вопрос серьезно.

— Конечно, был процесс отбора, в котором участвовали Высшие силы. Им нужно было найти демократа в полном смысле этого слова. Вот они и выбрали меня. И за сотни тысяч лет я не утратил стремления к справедливости. Мысль о том, что смерть — самый демократичный институт человечества, придает смысл моей работе, даже когда мне безумно хочется все бросить.

Сотни тысяч лет! Бессмертная душа в вечно юном теле. Вопрос сам сорвался у меня с языка:

— Ты говорил о душе Сисселы. А у тебя есть душа, или ты продал ее Дьяволу в обмен на вечную жизнь?

Гость раздраженно посмотрел на меня.

— Не говори мне об этой женщине. Не хочу иметь с ней ничего общего и общаюсь только в крайнем случае. Мы не вместе и никогда не были вместе, хотя работаем как напарники. Или, скорее, параллельно. Я стараюсь избегать ее, как и всех ей подобных.

Это поразило меня:

— И ты называешь себя демократом? Сидишь тут и рассуждаешь о том, что Высшие силы — мужчины, а Дьявол — женщина. Не слишком-то это демократично…

Гость не дал мне закончить:

— Кто сказал, что Высшие силы — только мужчины? И что Дьявол — зло? Я этого не говорил. Я сказал только, что мы не очень ладим. Она сбивает нас с пути, заставляет забыть о наших идеалах, обещая златые горы, за которыми скрывается ад. «Раз Высшие силы наделили человека свободой выбора, — говорит она с улыбкой, — я предоставляю ему такую возможность». И она делает это очень ловко, не отрицаю.

— Это смахивает на зависть, — непроизвольно вырвалось у меня.

— Напротив. Я желаю человечеству добра, иначе не был бы тем, кто есть. А она — нет. Она играет с людьми в русскую рулетку: засовывает в обойму пули, а потом откидывается на спинку кресла, закуривает неизменную сигару и наблюдает, как они стреляют себе в висок. Одним везет, другим — нет. А она ведет себя, как зритель в театре, где люди — актеры, и никогда не знаешь, кто в финале пьесы погибнет. «Прелесть моей работы в том, что конец всегда неожиданный», — говорит она. Но хватит о Дьяволе. Не закончить ли нам ужин чашечкой чудесного эспрессо в твоем исполнении? Позволишь мне занять то удобное голубое кресло в гостиной? В нем так… душевно посидеть, если можно так выразиться.