Известна дата, когда неблагоприятные ветра обрушились на «Альмасен», — 25 января 1989 года, день, когда Цезарь Ломброзо нашел «Поваренную книгу южных морей». Рано или поздно природа начинает диктовать свои правила жизни, и никому не удается избежать своей судьбы, так что признаки дурного характера, которые Пабло Марцолло до поры до времени удавалось сдерживать, в конце концов проявились снова. Причина? Ядовитая профессиональная ревность, которую в нем пробудил сирота.
К 1995 году Цезарь стал терпеливо возрождать кулинарные традиции, выработанные Лучано и Людовико Калиостро. Когда Рафаэль и Пабло встали у руля кухни «Альмасена», они фактически и без сожаления прервали семидесятилетние обычаи, определяемые легендарной «Поваренной книгой южных морей». Поначалу, когда Цезарь был всего лишь ребенком и играл на кухне с рецептами и знаменитыми кулинарными алхимиями, его дядя и Пабло, да и остальные работающие на кухне, поддерживали его в учебе добрыми советами и наставлениями, подбадривали дружескими замечаниями и встречали его достижения улыбками и аплодисментами.
Однако сирота рос, наработанные навыки превращались в знания, и на кухне его перестали привечать. Что-то работников кухни раздражало в характере ребенка, возможно, немногословность поглощенного работой ученого, невероятная скорость, с какой он постигал кулинарные смеси и комбинации, его эрудиция, которую он демонстрировал всякий раз, как его спрашивали о том или ином рецепте, мастерство в приготовлении самых сложных позиций меню. Что-то в нем, словно ядовитый газ, лишало их спокойствия. Эта тревога имела и другой неприятный привкус: никто, даже дядя Цезаря, не мог открыто осуждать его пребывание в «Альмасене», а тем более его желание и намерение заниматься тем, что ему так сильно нравилось, ведь, в конце концов, всем было ясно, что по закону он единственный наследник недвижимости и прочего имущества. Хорошо понимал это и язвительный Пабло Марцолло, который при всякой возможности шептал доверительным тоном Рафаэлю, что не за горами тот день, когда он надоест своему племяннику и тот выставит его пинком под зад на улицу.
Но эти предостережения повар делал из чистой зависти: он даже не подозревал, насколько близки к истине его слова.
Первый камень в лоно спокойных вод был брошен рукой Пабло Марцолло, хотя не всегда легко понять, когда же начинаются неприятности: порой одного взгляда достаточно, чтобы возгорелось пламя раздора, одного слова хватает, чтобы вспыхнул костер, одно неверное движение приводит к самому жуткому взрыву. Ревность шеф-повара «Альмасена» росла незаметно, и в течение нескольких лет, если не считать какой-нибудь ироничной фразы или грубого комментария, ничего серьезного не происходило. Но когда Цезарь Ломброзо стал изменять меню в соответствии со своим капризным вкусом, начались проблемы. Сирота хотел вернуть в «Альмасен» кулинарные рецепты и химеры «Поваренной книги южных морей», постепенно рецепты, созданные его родом, вытеснили блюда, которые стал готовить Пабло, придя на работу в таверну. А поскольку Беттина всегда потакала желаниям своего племянника, одного слова Цезаря хватало, чтобы перечеркнуть все доводы повара, которые, стоит заметить, безупречно опровергались великолепным кулинарным искусством Цезаря. Порох таких язвительных взаимоотношений не мог лежать без дела, и очень скоро грянул взрыв.
В последние дни сентября 1995 года что-то удивительное происходило с погодой в Мар-дель-Плате: морской ветер, который в эту пору обжигает побережье холодным йодным дыханием, вдруг стих, температура установилась такая, словно наступило лето. Теплые ночи полнились запахом липы, свежий, несущий аромат флердоранжа ветерок гулял по улицам, и птицы, сбитые с толку, вернулись в родные края на несколько недель раньше срока. В эти дни что-то происходило с невинным телом Цезаря: едва он засыпал, как его начинали душить странные сны, он дрожал как осиновый лист, у него крутило живот, его терзал страх, и после беспорядочного ворочанья в постели он просыпался весь в поту и тяжело дыша. Это не мучившие его раньше кошмары, не призраки самых худших воспоминаний терзали его. Но ночь за ночью давал о себе знать тот самый непостижимый зов крови. Беттина проснулась, услышав, как Цезарь стонет во сне, она встала, накинула халат, вышла в коридор, остановилась возле комнаты племянника. Медленно вошла и приблизилась к кровати. Цезарь дрожал, глаза его были закрыты, дыхание сбивалось, он шептал какие-то бессмысленные слова. Женщина улыбнулась, наклонилась и легонько поцеловала его в лоб, а потом пристроилась рядом. Она провела, лаская, пальцами сначала по его щекам, потом по ушным раковинам, затем коснулась указательным пальцем губ, и Цезарь вдруг жадно облизнул его. Беттина медленно наклонилась и стала целовать его в губы, нежно, язык ее проник в его рот, а руки уже отбрасывали простыни, раскрывая тело сироты. Она, не переставая, целовала его, лизала, принялась наглаживать его напрягшийся член, смутное беспокойство охватило Цезаря, и он проснулся и посмотрел прямо в глаза Беттины. Она улыбнулась, он ответил тем же, но нервно, он трепетал от безликого удовольствия, которое охватило его. Беттина, напевая какую-то любовную песенку, стянула с него пижаму, разделась сама и легла рядом с племянником. Цезарь почувствовал, что его тетя превратилась в прекрасную дикую кошку, ее ненасытные губы играли с его телом, она заглатывала его отвердевший член, влажный язык воспалял его кожу, и эти округлые груди перед его глазами, и эти цвета черники соски, надушенная лавандой плоть, безостановочно колыхающиеся тугие бедра — и вдруг молния его крови, ударившая в самую глубину дрожащего тела Беттины, доставшая до самого дна ее пропасти, как если бы не было в этом мире иного более укромного места, которое она не смогла бы поразить.
Читать дальше