Виктор Суворов - Змееед

Сталин и Жданов еще не прибыли. В группе провожающих разговоры о погоде да о последнем поединке между «Динамо» и «Спартаком». Улыбнулся Холованов Железному Генриху, головой кивнул, мол, отойдем в сторонку. Отошли.

— Генрих Григорьевич…

Несгибаемого Генриха всегда бесила холовановская манера называть его по имени и отчеству. Сказано ведь: Генеральный комиссар Государственной безопасности! Неужто не ясно? Все уже сообразили, кроме этого хама. Даже сам Гуталин Железного Генриха Генеральным комиссаром величает.

— Генрих Григорьевич, страна расцветает, страна плечи расправляет, страна созидает и строит.

— Это вы верно подметили, товарищ Холованов. — А в глазах хитринка с легкой издевкой.

— Потому стране золото нужно. В товарных количествах.

Вроде кувалдой Генриха по печени саданули. Чуть было не опрокинулся от слов таких. Еле устоял. Даже и усмехнулся:

— Это вы тоже очень правильно говорите, товарищ Холованов.

— Деловое предложение. А не ковырнуть ли нам сейфик товарища Свердлова. С 1919 года запертым стоит.

— Какое это отношение к золоту имеет?

— Вдруг в том сейфе сокровища? Вскроем и отдадим на нужды индустриализации!

— Пробовали. Не выходит.

— Давайте еще разок попробуем. Вызываю НКВД на социалистическое соревнование. Выставляйте команду! А я — свою. Условия поединка обговорим. Товарища Ежова судьей поставим. Товарищ Ежов, Николай Иванович, можно вас на минутку? Мы тут с товарищем Ягодой посоветовались да и решили…

Въехал тут сталинский лимузин под своды. Оживились провожающие. Сталин Поскребышеву последние указания дает. Затем Генриха Железного подозвал. С ним о чем-то пошептались. Следующий — товарищ Ежов. Наконец — Холованов.

Собрался было Дракон пожелать товарищу Сталину счастливого пути и хорошего отдыха, но вдруг тихо, чтобы никто посторонний не услышал, выпалил, то, чего сам от себя не ожидал:

— Может быть, отменить отдых на юге. Мы тут в Москве организуем. У нас и озеро, и лодки…

Смерил Сталин Холованова не взглядом готовой к броску королевской кобры, но безразличным взглядом анаконды. В немигающих глазах — вообще никакого выражения.

— Почему так, товарищ Холованов?

— Предчувствие, товарищ Сталин.

— Не беспокойтесь. Все будет хорошо. У вас есть что мне сообщить?

Перед взором Холованова встал «Хабаровск — Москва» в славном городе Ярославле. Вздохнул он тяжело, поправил ремень и тихо ответил:

— Ничего важного нет. Счастливого пути, товарищ Сталин.

Вот вы возводите для себя дворец. Как бы вы использовали цоколь? Это огромные помещения за очень толстыми и крепкими стенами под несокрушимыми сводами.

Прежде всего, это последний рубеж обороны в случае переворота. Окна цокольного этажа небольшие, чуть выше земли. Защищены толстыми решетками. Это амбразуры. Угловые и некоторые другие помещения надо готовить для обороны уже на стадии проекта: возле окон соорудить помосты для удобства стрелков, сами окна прикрыть стальными щитами, оставив только прорези для стрельбы и наблюдения. Щиты, понятно, напоказ не выставлять, чем-то прикрыв или сделав их съемными. В этих помещениях хранить запас оружия и боеприпасов. Тут же рядом — жилые комнаты для охраны. И слуги где-то недалеко.

Кроме того, цоколь — это винные погреба и склады продовольствия: пивные и винные бочки, полки запыленных бутылок, окорока, колбасы, сыры, соль, мука, яблоки моченые в бочках, капуста, горох.

В этих подвалах сокровища неплохо хранить.

Осмотрела Настя жилище свое, и еще один пальчик загнула: тут может быть тюрьма. И даже камера для пыток и убийств. Эту мысль она отпугнула, не позволив угнездиться.

Ясное дело, тут должны быть колодцы для снабжения водой. Где-то должны быть тайники, в которых в случае неудачи можно было бы спрятаться и отсидеться, и тайные подземные ходы. Да! Подземные ходы в другие здания и за крепостные стены, тайные ходы для спасения, а также для подсматривания и подслушивания. Как же иначе? Большой Кремлёвский дворец возводил великий строитель и фортификатор Николай Первый. Народ его звал Николаем Палкиным. Очень уж дисциплину любил. Солдат за малейшие упущения сквозь строй гонял. Смертную казнь недолюбливал. Повесил пятерых прохвостов-декабристов, на том и унялся. А вот сквозь строй — другое дело. Сквозь строй — это пожалуйста. Сквозь строй — это хоть каждый день. Построит две шеренги по сто солдат, у каждого палка в руке, провинившегося под барабанный бой на веревке между шеренгами тянут. И каждый солдатик своему вчерашнему товарищу разок врезать должен. Оно и воспитание: чтоб не чужие, а свои пороли. А кто слабо ударит, того самого сквозь строй потащат. Двести палок — норма государева. Двести — это почти смерть. А триста — гроб гарантирован любому. Хотя смертной казнью и не считалось.