Роберт Липаруло - И приидет всадник…

Не дождавшись лифта, Пип метнулся по коридору к лестнице. Нервная беготня не должна насторожить охрану здания: Люко постоянно гонял людей по всяким срочным поручениям. Но одного телефонного звонка достаточно, чтобы охранники вцепились в Пипа, как когти на длинной руке Люко. Выскочив на лестницу, Пип помчался вниз, прыгая через три-четыре ступеньки и стараясь не обращать внимания на резкие приступы боли в левом колене — левая нога не годилась для таких упражнений.

На протяжении последнего года Люко все меньше говорил как человек, притворяющийся избранным, и все больше — как человек, искренне верящий в свое великое предназначение. В личных беседах с Пипом он все меньше говорил о том, как внушить, создать видимость, и все больше — о том, как исполнить . Тональность разговоров менялась с исходного «Что бы мне еще сделать, чтобы убедить Смотрителей?» на «Что мне осталось сделать, чтобы способствовать моему восхождению на трон и моему царствованию?».

Поначалу Пипу казалось, что он присутствует при блестящей актерской игре а-ля Брандо или Пачино. Вжиться в роль, оставаться постоянно в образе. Откуда было ему знать, что маска прирастет к лицу, что роль поглотит саму личность Люко? Не Люко овладел образом антихриста, а образ овладел им.

Еще три пролета — и Пип остановился на том этаже, где находился его кабинет. Он запыхался, и сердце колотилось так сильно, что это отдавалось в голове, и Пип не слышал ничего, кроме собственного дыхания и пульса. Не заглушали ли они шум погони? Он посмотрел вверх вдоль лестничных пролетов. Никто не выглядывал сверху, не спускался торопливо вдогонку.

Там, наверху, находился человек, который обезумел. Он так долго и целенаправленно старался убедить других, что он — антихрист, что сам стал считать себя таковым. Пип слышал, что актер Бела Лугоши, игравший Дракулу в кино в 1931 году, в итоге решил, что он и есть знаменитый вампир. Он, правда, не впивался в шеи окружающих, но всегда ходил в черном плаще с красной отделкой и спал исключительно днем. Он даже перестал отзываться на собственное имя, а откликался только, если его называли «граф» или «Дракула». А ведь актеру нужно быть в образе только перед камерой: по восемь часов в течение двадцати съемочных дней. Люко находился под бременем образа антихриста беспрерывно. Не удивительно, что он надломился.

«Ничего себе надломился! — подумал Пип. — Да его на куски разнесло! На миллион мелких осколков, острых и смертельно опасных, которыми теперь все вокруг усеяно».

Он протянул руку к двери и замер. Что это за звук донесся сверху? Словно дверь закрылась, но не хлопнула, как если бы ее не отпустили, а прикрыли потихоньку, осторожно. Пип еще раз выглянул в лестничный проем. Никого. Он посмотрел на дверь в коридор своего этажа.

«Что у меня там нужного осталось? Настолько нужного, чтобы рисковать из-за этого жизнью?»

Он двинулся дальше вниз, в подземный гараж.

Может, безумие охватывало Люко на короткие промежутки времени? Может, личность антихриста лишь изредка всплывала на поверхность — и вновь исчезала в пучине, как морское млекопитающее, которое выныривает за глотком воздуха? Может быть. Но Пип знал, что даже в этом случае ему не следует обольщаться. Теперь Люко его уничтожит, не посмотрит на многолетнюю дружбу. Люко-Притворщик и Люко-Антихрист — оба имели основания не доверять ему.

Для Люко — любого Люко — Пип слишком много знал. Он был в курсе планов и приготовлений, которые были предприняты до того, как (и для того, чтобы) Смотрители узнали о нем. Пип знал о поддельных свидетельствах (поддельных пророчествах), которые Люко организовал уже после того, как стал избранником Смотрителей, их главной надеждой.

Для антихриста Пип был раскольником, диссидентом, он совершенно ясно высказался об этом в тренажерном зале; ересь Пипа была тем более опасна, что его мнение как давнего друга Люко, с точки зрения окружающих, заслуживало доверия. Давняя дружба в данном случае становилась для Пипа не гарантией безопасности, а смертным приговором. Амбиции несовместимы с такими человеческими чувствами, как дружба, участие, сострадание. А Люко — как и антихрист, по мнению Пипа, — был не чем иным, как сгустком амбиций.

Еще эта папка с уликами. Свидетельство его лжи, притворства, того розыгрыша, который он устроил. Люко никогда не смирится с ее существованием.

Колено Пипа дрожало, в нем отдавалась резкая пульсирующая боль. Прикрепленная к подошве книга в мягкой обложке обтрепалась и цеплялась за ступеньки, страницы по краям распушились и напоминали большой грязный комок.