Майкл Коннелли - Черное эхо

— Я прочла эту книгу раньше, чем ваше имя всплыло в связи с нынешним делом. Это не было частью расследования.

Элинор вышла из кухни с двумя бокалами красного вина. Гарри улыбнулся.

— А я и не собирался вас ни в чем уличать, — сказал он. — К тому же книга не обо мне, она о Кендале. Да и успех расследования был основан на чистейшем везении. Но как бы там ни было, получились книга и телесериал. Уж не знаю, что у вас там готовится, но пахнет аппетитно.

— Вы любите блюда из макарон?

— Я люблю спагетти.

— Именно это мы и будем есть. В воскресенье я приготовила большую кастрюлю соуса. Мне нравится проводить весь день на кухне, не думая ни о чем другом. Я считаю это хорошей антистрессовой терапией. Так вот, этот соус никак не кончается. Мне только и требовалось, что подогреть его и сварить макароны.

Босх отпил из своего бокала и еще раз обвел взглядом комнату. Он так и не присел, но чувствовал себя очень комфортно рядом с Элинор. На лице его играла улыбка. Он кивнул в сторону висевшей на стене картины Хоппера.

— Мне нравится эта вещь. Но к чему здесь такая мрачность?

Она посмотрела на репродукцию и изогнула бровь, как если бы впервые задумалась над этим вопросом.

— Сама не знаю, — сказала она. — Мне всегда нравилась эта картина. Что-то в ней меня забирает. Женщина на картине — с мужчиной. Стало быть, это не я. Значит, если кто-то и похож там на меня, то это тот мужчина с чашкой кофе. Сидящий в полном одиночестве и словно наблюдающий тех двоих, что вместе.

— Я однажды видел ее в Чикаго, — сказал Босх. — Оригинал. Я выезжал туда на экстрадицию, и нужно было убить примерно час до того времени, когда можно будет забрать арестованного. Поэтому я пошел в Чикагский художественный институт, и там висела эта картина. Я целый час провел, глазея на нее. Вы правы — есть в ней что-то такое. Я уже даже не помню, что это было за расследование и кого я должен был сюда доставить. Но помню эту картину.

Они сидели за столом и болтали почти час уже после того, как спагетти были съедены. Элинор опять говорила о своем брате и о том, как трудно ей преодолеть гнев и боль потери. Прошло уже восемнадцать лет, а она все еще не может с этим справиться. Босх сказал, что он тоже до конца не справился с пережитым. Ему до сих пор порой снятся туннели, однако еще чаще вместо этого приходится бороться с бессонницей. Он рассказал ей, в каком смятении пребывал, когда вернулся, какой сумбур царил в голове, как тонка была грань между добром и злом, и надо было сделать между ними выбор. Выбор между тем, чем впоследствии занялся он, и тем, к чему склонился Медоуз. А могло выйти и наоборот, заметил он, и она кивнула — кажется, и впрямь хорошо понимая, насколько это верно.

Потом Уиш стала расспрашивать о деле Кукольника и об изгнании Босха из отдела ограблений и убийств полиции Лос-Анджелеса. Это было больше, чем просто любопытство. Он чувствовал: вместе с его рассказом ей передается что-то важное. Она принимала в отношении него какое-то решение.

— Думаю, в общих чертах дело вам известно, — начал он. — Кто-то душил женщин, проституток главным образом, а затем размалевывал их лица косметикой. Белил лицо, помадой рисовал губы, густо румянил щеки, черным карандашом обводил глаза. Всякий раз одно и то же. Кроме того, купал их тела в ванне. Но нам никогда не казалось, что он проделывал это затем, чтобы превратить их в кукол. Просто раз один придурок — кажется, это был парень по имени Сакаи, из коронерской службы — ляпнул, что именно грим объединяет все эти преступления. Потом этот кукольный антураж и эта кликуха — Кукольник появились и начали обыгрываться в прессе. Мне кажется, первым запустил прозвище Четвертый канал. А от них оно уже пошло распространяться дальше. По мне, так это скорее смахивало на работу похоронного бюро. Но проблема была в том, что мы плохо продвигались в расследовании. Мы не могли наложить лапу на этого парня, пока число его жертв не перевалило на второй десяток.

Маловато было материальных улик. Все жертвы были выброшены в произвольных местах, по всему Вест-Сайду. По найденным на двух трупах волокнам мы определили, что тот тип, очевидно, носил парик или какую-то еще маскировку в виде волос: фальшивую бороду и так далее. Что касается тех женщин, которых он снимал с панели, то нам удалось, например, установить время и место их встречи с последним клиентом. Мы обошли все мотели, где номера сдаются за почасовую оплату, но так ничего и не добились. Тогда мы сообразили, что парень снимал их, сам находясь в машине, а затем куда-то отвозил — возможно, к себе домой или в какое-то тихое, безопасное место. Оно было у него чем-то вроде обитой войлоком палаты в психушке, где он мог без помех расправляться со своими жертвами. Мы начали наблюдать за бульваром Санта-Моника и другими горячими точками, где работают проститутки, и успели распугать, наверное, сотни три парочек, пока наконец нам не улыбнулась удача. Как-то раз под утро в нашу специально созданную оперативную группу поступает звонок от проститутки по имени Дикси Маккуин. Она говорит, что только что вырвалась из лап Кукольника, и спрашивает: положено ли ей вознаграждение, если она отдаст его в руки правосудия? Ну, надо сказать, мы такие звонки получали каждую неделю. Я хочу сказать, что если имеется одиннадцать убийств, то изо всех щелей начинают выползать свидетели с уликами, которые на поверку оказываются и не уликами вовсе. Просто город был охвачен паникой.