Майкл Коннелли - Черное эхо

Но Босх забрал снимок. Он встал, шагнул к столу Серого Костюма и несколько секунд подержал снимок у мужчины перед носом.

— Он его увидел, — бросил Гарри через плечо, направляясь к выходу из офиса.

Заместитель начальника управления Ирвин Ирвинг сидел за письменным столом, сжимая и разжимая зубы, играя желваками челюсти, которые при этом делались похожими на твердые резиновые шарики. Он был взбудоражен. Впрочем, это сжимание и скрежетание было его привычным занятием — будь он во взбудораженном или, напротив, в тихом, созерцательном настроении. В результате челюстная мускулатура сделалась наиболее ярко выраженной чертой его лица. Если посмотреть анфас, то контур челюсти Ирвинга в ширину заходил дальше линии ушей, которые плотно прилегали к его гладко выбритому черепу, формой при этом напоминая крылья. Все вместе придавало Ирвингу жутковатый, если не противоестественный вид летящей челюсти, которая вдобавок своими мощными коренными зубами может дробить камни. И Ирвинг делал все, что было в его силах, дабы усилить этот образ хищного бродячего пса, который может вонзить зубы в плечо или в ногу и выдрать кусок мяса величиной с футбольный мяч. Потому что этот имидж помогал Ирвину Ирвингу преодолевать единственную помеху в своей карьере лос-анджелесского полицейского — его дурацкое имя и способствовал продвижению к давно намеченной цели: кабинету начальника управления на шестом этаже. Так что Ирвинг попустительствовал своей эксцентричной привычке, несмотря на то что каждые полтора года приходилось выкладывать 2 тысячи долларов за новый комплект зубных имплантатов.

Заместитель начальника потуже затянул на шее галстук и провел рукой по своему сияющему черепу. Потом дотянулся до зуммера селектора. Хотя после этого он мог легко нажать кнопку громкоговорителя и пролаять команду, однако дождался ответа своего нового адъютанта. Это была еще одна из его привычек.

— Да, шеф?

Ирвингу нравилось это слышать. Он улыбнулся, потом наклонился вперед, пока его внушительная челюсть не оказалась от селекторного громкоговорителя на расстоянии двух дюймов. Он был из тех, кто не доверяет технике.

— Мэри, принесите мне личное дело Гарри Босха. Оно должно быть в активах. — Он проговорил по буквам имя и фамилию.

— Сию минуту, шеф.

Ирвинг откинулся на спинку, улыбнулся сквозь стиснутые зубы, но потом почувствовал какую-то несообразность и подумал, что, пожалуй, регулировка несколько сбита. Он провел языком по заднему нижнему коренному зубу слева, выискивая на его гладкой поверхности дефект — быть может, небольшую трещинку. Ничего не обнаружив, открыл ящик стола и вытащил оттуда маленькое зеркало. Открыл рот и вгляделся в задние зубы. Потом убрал зеркальце обратно, вынул бледно-голубой блокнот и записал памятку позвонить дантисту, договориться насчет профилактического осмотра. Он задвинул ящик обратно и вспомнил, как он однажды, обедая с членом муниципального совета из Вест-Сайда, резко надкусил печенье с афоризмом на счастье. Нижний задний коренной зуб с правой стороны треснул от черствой выпечки. Хищный бродячий пес предпочел проглотить обломки развалившегося зуба, чем обнаружить свою слабость перед членом совета, чья поддержка ему может однажды очень пригодиться. Дело в том, что во время трапезы он обратил внимание члена муниципального совета на тот факт, что племянник указанного чиновника, работающий водителем в управлении полиции Лос-Анджелеса, является скрытым гомосексуалистом, Ирвинг упомянул, что он делает все, что в его силах, дабы защитить этого племянника и предотвратить его разоблачение. УПЛА же, объяснил Ирвинг, преисполнено ненависти к голубым не меньше, чем какая-нибудь церковь в Небраске, и если хоть слово просочится в рядовой и сержантский состав, то человек может распрощаться со всякой надеждой на повышение. Кроме того, будет подвергаться грубым притеснениям со стороны прочих традиционно ориентированных служащих. Не было нужды упоминать о неминуемых последствиях публичного скандала. Даже в либеральном Вест-Сайде это не будет способствовать члену муниципального совета в его устремлениях сделаться мэром.

Ирвинг все еще улыбался при этом воспоминании, когда в дверь постучали и в кабинет вошла офицер Мэри Гроссо с дюймовой толщины папкой в одной руке. Она положила ее на письменный стол Ирвинга со стеклянной столешницей. На его сверкающей поверхности больше не было ничего, даже телефона.