Михей Натан - Боги Абердина

«Знаю», — подумал я и ушел.

Корнелий выглядел так, словно сжался в мумию под грудой белых одеял. Из одной сморщенной руки торчала игла капельницы. Кислородные трубки выходили из носа, как корневища маленького высохшего дерева. У него была отдельная тихая палата, шторы оказались задернутыми. Пахло антисептическим средством и детской присыпкой. Это напомнило мне палату матери, в которой она умирала в раковом отделении. На медицинском оборудовании мерцали светодиоды, гудели и иногда пищали мониторы, все было серым или белым, холодным и стерильным.

Я встал в ногах кровати и понял, что совершенно не понимаю, почему пришел и что собираюсь делать или говорить. Я смотрел, как ввалившаяся грудь Корнелия вздымается и опускается при каждом хриплом вдохе и выдохе.

«Он умирает, — подумал я. — И я увижу, как он умирает».

— Э? Кто это?

Я сделал шаг назад.

Корнелий повернул голову и стал вглядываться в моем направлении. Я знал, что он не может меня четко рассмотреть.

— Пол? Это ты?

— Это Эрик, — сказал я, с трудом выдавив слова, потом откашлялся. — Эрик Данне, из библиотеки. Я работал…

— Я помню, кто вы. — Он закашлялся и поднял руку. — Что хотите?

— Не знаю, — ответил я.

— Счастлив, что ничего не изменилось за время моего отсутствия, — произнес Корнелий Грейвс. — Эрик Данне все еще не знает, чего хочет. — Он снова закашлялся и попытался сесть. — Подойдите поближе.

Я подошел к кровати и встал сбоку. Чувствовалось тепло, исходящее от голубых мониторов и зеленых сканеров, оно напоминало тепло от автомобильного двигателя.

— Я смотрел новости, — сказал он, глядя на маленький телевизор, который висел в углу палаты, словно огромный металлический паук. Черный экран смотрел, будто злобный глаз. — Какой-то парень из университета пропал… Его фамилия показалась знакомой.

— Дэниел Хиггинс, — сказал я. — Это мой друг. И Артура.

Корнелий вздохнул:

— Я все равно не ассоциирую фамилию с человеком. Послушайте, вы не знаете, кого декан Ричардсон поставил во главе библиотеки? Догадываюсь, что никого приличного не нашли. — Внезапно он схватил меня за запястье. — Кто-то что-то вам говорил? Это аспирант? Сотрудник факультета?

Я чуть не заорал в испуге. Мне требовалось приложить усилие, чтобы немедленно не вырвать руку.

— Не знаю, — ответил я, медленно высвобождая руку, но Корнелий держал ее крепко. — Думаю, они просто наняли каких-то дополнительных людей, чтобы библиотека работала.

Он отпустил мою руку.

— У кого-то есть доступ ко мне в кабинет?

Я пожал плечами.

— Вы должны сказать декану, что я этого не позволю. — Грейвс шевельнулся, словно снова собирался меня схватить, и я отступил назад. — Вы понимаете? Я не могу допустить, чтобы дети рылись в моих бумагах и крали мои личные вещи. Это неприемлемо. Вы меня слушаете?

— Да, сэр, — ответил я. Его дыхание участилось. — Я скажу это декану Ричардсону завтра, первым делом.

Похоже, мои слова его успокоили. Он закрыл глаза и снова опустился на кровать, угрожая совсем исчезнуть. На шее лежали бледные складки обвисшей кожи, черты лица, казалось, утратили форму и порядок. Щеки стали плоскими и покрытыми морщинами, словно трещинами, над ними находились две одинаковые ямки. В этих глазах больше не было блеска.

Несколько минут мы молчали, компанию нам составлял писк мониторов и грохот снегоуборочной машины, которая работала на автомобильной стоянке перед окном Корнелия.

— Я сделал кое-что ужасное, — заявил я.

Глаза Корнелия Грейвса открылись. Он посмотрел на меня.

— Если это что-то такое ужасное, то зачем загружать меня признанием? — спросил он.

— Арт все еще верит в философский камень, — заявил я. — Он верит в ваши рассказы, следует вашим методам. Он экспериментирует на кошках, как вы на голубях, но произошло кое-что ужасное, и теперь, даже после исчезновения Дэна и с приближением срока сдачи у доктора Кейда…

— Срока сдачи? — перебил Корнелий. — Книжной серии?

— Мы претендуем на Пендлетонскую премию, — сказал я.

Это не произвело впечатления на библиотекаря.

— Уильям всегда считал, что эфемерное каким-то образом приведет к бессмертному. Раса ученых давно вымерла, и, тем не менее, Уильям до сих пор считает, что их склепы — это родильные палаты.

— Вы должны сказать Арту, чтобы он остановился, — заметил я.

Корнелий пожал плечами.

— Артур остановится, когда узнает.

— Когда узнает что?

— Истину, — ответил Грейвс.