Стивен Соломита - Взмах ножа

Перебирая в уме сценарии предстоящего дня, он ни разу не подумал о том, что они могут жить вместе, в одном доме, что их всего пятеро, что он войдет в их штаб, когда сочтет нужным, и потому возьмет сразу всех.

У «Красной армии» была одна сильная сторона: ее малочисленность и то, что ее солдаты — и генералы — ничем не отличались от самых обыкновенных людей. Музафер, когда представлял себе сцену ареста, полагал, что в такой операции будут задействованы все силы городской полиции. Он и вообразить не мог, что однажды в дверь его квартиры просто-напросто постучит один безумный детектив.

Ждать дольше пяти часов утра Мудроу никак не мог. Все его снаряжение было уложено и переложено, а сумка так набита, что едва закрывалась. Ему оставалось только одеться и двинуться в путь. Сначала он надел суспензорий с белой пластиковой чашечкой, затем кожаный протектор, защищавший область паха. Что ни говори, впереди была встреча с Джонни Катаносом. Хотя он знал о Музафере и понимал, что грек в этой армии всего лишь рядовой, Катанос в его «фантазиях» занимал главное место. Он хотел лично арестовать Катаноса и дубасить его, пока тот не катапультирует окончательно. Мудроу надел пуленепробиваемый жилет, старый и очень тяжелый, который при стрельбе, скорее всего, был бы бесполезным, если принять во внимание арсенал, которым располагает «Красная армия», но его солнечное сплетение и грудь от кулаков Катаноса будут защищены надежно.

Мудроу натянул черные брюки и свитер. Он чувствовал себя снеговиком. В движениях его ограничивал жилет, но он знал, что с греком ему наперегонки не бегать. Френки Бауманн, главарь банды, которого Мудроу допрашивал в Вермонте, был неразговорчив и зол — если Катанос произвел впечатление на Бауманна, значит, он может быть достаточно серьезным противником и для Мудроу. И это по-своему его вдохновляло: мысль о том, что ему удастся поймать Катаноса, отшибала всякий сон. Мудроу чувствовал себя боксером перед боем, он не боялся, но и не скрывал волнения. От волнения, видимо, даже веселясь. Он наверняка успокоится, когда все начнется, но, как известно, возбуждение так же необходимо спортсмену, как и недели упорных тренировок.

Он вышел из дома в половине шестого утра, переехал Бруклинский мост и направился к автостраде Бруклин — Куинс. Леонора Хиггинс, уверенная, что с часу на час ее ждет награда за тяжелый труд, следовала за ним неотступно. Машин было немного, и она могла позволить себе держаться от него подальше, не опасаясь, что Мудроу исчезнет из ее поля зрения. Но, когда она представила себе, что в последний миг потеряет его из виду, по спине пробежал холодок. Она по-прежнему держалась на расстоянии, но больше всего ее интересовал сегодня один вопрос: когда ей следует дать знать о себе?

Мудроу держал курс на Адмирал-авеню. Время от времени он посматривал в зеркало заднего вида, но маленький коричневый «плимут», похожий на тысячи таких же «плимутов», колесящих по городу, как и надеялась Леонора, не привлекал его внимание. Он не заметил слежки ни на автостраде, ни на улицах, даже когда ей пришлось обогнать его после того, как он припарковался. Как Мудроу не приходило в голову, что дни напролет его сопровождает негритянка, агент ФБР, так и Музафер не мог представать себе, что обычный коп проникнет в его дом через окно в ванной.

Сержант поднялся наверх, подошел к двери квартиры 2Н и, убедившись в том, что она открыта, вошел. Пробыл он там недолго, и то, что он увидел, вполне его устроило: однокомнатная квартира, грязная, мебель ветхая. В комнате стояла скрипучая кровать — набор пружин с тощим матрасом, — кухонный стол, несколько стульев, стандартный набор кресел и торшеров. Мудроу проверил, есть ли в квартире вода, свет и газ, и поехал в ресторан «Метрополитен». Он поставил машину рядом с автобусной остановкой напротив магазина, приготовил значок на случай, если полицейский сгонит его с неположенного места, и приготовился ждать.

Он не сомневался, что она появится, как обещал Джордж Халукакис. У него было ощущение, что он уже много раз приезжал сюда, репетируя все события этого решающего дня. Осматриваясь, он узнавал эту улицу, Метрополитен-авеню. Выцветшая вывеска на грязной витрине типографии, неоновая реклама магазина видеотехники (витрина была закрыта стальными жалюзи, которые поднимались в те часы, когда магазин работал, и опускались в конце рабочего дня) — все было знакомо, как утренняя перекличка в седьмом участке. Он вдруг подумал о том, что в его жизни ничего подобного никогда не происходило. На секунду ему показалось, что нечто недоступное пониманию, не поддающееся определению всей тяжестью навалилось на него. Чтобы избавиться от этого ощущения, он оставил машину и зашел в магазин напротив выпить кофе.