Патриция Корнуэлл - Точка отсчета

Новость о Перчике, собаке-ищейке, специализирующейся на поджогах, вызвала одобрительный свист.

— К счастью, Перчик равнодушен к алкоголю. — Макговерн надела шлем. — Потому что здесь хранилось около тысячи галлонов бурбона.

— А нам что-нибудь об этом известно? — спросил Марино. — Может быть, Спаркс нелегально производил или продавал спиртное? Я хочу сказать, что для одного парня тут чертовски много выпивки.

— Судя по всему, Спаркс занимался коллекционированием. — Макговерн говорила о владельце фермы так, как будто уже вычеркнула его из списка живых. — Бурбон, сигары, автоматическое оружие, дорогие лошади. Нам неизвестно, насколько легальными были все эти увлечения, и в этом одна из причин того, что вызвали не федералов, а вас.

— Не хотелось бы вас огорчать, но федералы уже шныряют поблизости. Хотят знать, не нужна ли нам их помощь.

— Какая любезность!

— Может, покажут, что и как надо делать.

— Где они? — спросила Макговерн.

— В белом «субурбане» примерно в миле отсюда по дороге. Их там трое, в этих идиотских фэбээровских куртках. И они уже разговаривают с репортерами.

— Вот черт! Где камеры, там и они.

Кто-то застонал, кто-то презрительно рассмеялся — в АТО недолюбливали фэбээровцев, называя их не иначе как фибами. Не было секретом, что оба федеральных агентства относятся друг к другу, мягко говоря, без особой симпатии. Причины неприязни крылись, очевидно, в том, что ФБР нередко приписывало себе чужие заслуги.

— Кстати, это не единственное шило в заднице, — подал голос еще один агент. — Мотель «Баджет» отказывается принимать карточки «Американ экспресс». Мы тут будем копаться по колено в грязи, а потом еще не сможем ничего купить, так, что ли, босс?

— Плюс к тому обслуживание номеров только до семи.

— Там все равно воняет.

— Может, переберемся в другое место?

— Я этим займусь, — пообещала Макговерн.

— За что мы вас так сильно и любим.

По проселочной дороге протащился, разбрасывая пыль и гальку, красный пожарный автомобиль. Пожарники приехали, чтобы помочь нам откачать воду. Два парня в плащах и высоких резиновых сапогах коротко посовещались о чем-то с Макговерн, после чего развернули шланги с прикрученными к ним фильтрами, спустились с ними к руинам особняка и опустили в воду в четырех разных местах. Затем возвратились к машине и установили на земле четыре тяжелые переносные помпы «Проссер», подключив последние к генератору с помощью удлинителей. Насосы громко загудели, и через некоторое время шланги стали распухать от хлынувшей по ним грязной воды.

Я взяла прочные холщовые перчатки и плащ, подогнала по размеру шлем и отправилась мыть свои верные ботинки «Ред уингз». Мыльная холодная вода, несмотря на все мои старания, все же просачивалась внутрь через старую кожу язычков и шнуровку. Понадеявшись на лето, я не стала надевать шелковое белье и только теперь поняла, что допустила ошибку. Ветер не только не ослабел, но еще и переменился на северный, и каждая капля влаги, казалось, понижала температуру тела еще на градус. Мне никогда не нравилось работать в холод. Не нравилось, потому что я не могу положиться на свои руки, когда на них перчатки или когда они немеют и теряют чувствительность. Я как раз пыталась согреть их своим дыханием, когда подошла Макговерн.

— Долгий будет денек, — сказала она, ежась. — Разве это лето?

— Тьюн, из-за вас я пропускаю отпуск. Вы лишаете меня личной жизни.

— По крайней мере у вас есть и то, и другое.

Макговерн тоже принялась мыть ботинки.

Ее имя, Тьюн, было на самом деле неким странным гибридом инициалов Т. Н., за которыми стояло что-то ужасно отдающее югом, вроде Тина Нола. Не ручаюсь за точность, но так мне говорили. На протяжении всей моей работы ее называли Тьюн, так что я тоже пользовалась этим именем. Квалифицированный специалист, разведенная, крепкая, сильная, с твердым взглядом, Макговерн могла быть жесткой и умела проявить власть. Я сама была свидетельницей того, как быстро вспыхивал и больно обжигал ее гнев, но с жесткостью и властностью, как говорили, в ней прекрасно уживались доброта и щедрость. Макговерн специализировалась на поджогах и, если верить легенде, могла интуитивно установить причину пожара, выслушав лишь описание пожарища.

Я натягивала латексные перчатки. Макговерн, пройдясь взглядом по горизонту, остановила его на котловане с торчащими обломками гранита. Мои же глаза почему-то повернулись к конюшне, и в голове снова зазвучали отчаянно-тревожное ржание и стук копыт по стенкам стойл. На мгновение стало трудно дышать. Мне приходилось видеть скрюченные пальцы погребенных заживо и раны жертв, до конца боровшихся со своими убийцами. Я знала, как жизнь бьется за то, чтобы не умирать, и яркая сцена, разыгравшаяся в моем воображении, была невыносима.